Читать книгу "Фальшивая убийца - Оксана Обухова"

Помотав головой, я отогнала наваждение и, все еще не отворачивая головы от окон, пошла вперед.

Чуть освещенный коридор вывел меня в библиотеку. Немного постояла возле книжных шкафов – читательские пристрастия могут многое сказать о хозяевах опытному взгляду, – огладила глазами книжные корешки многотомных словарей, энциклопедий, справочной литературы и неплохой подборки классики.

Беллетристики на полках я не обнаружила. Только стандартный набор модернистской литературы и пара-тройка раскрученных российских авторов.

Прошла мимо камина, где над мраморной полкой висел семейный портрет Вяземских, потом не удержалась, вернулась и какое-то время всматривалась в лица. Ирина Владимировна Вяземская – спокойная и надменная – сидела в антикварном кресле с золочеными ручками. За ее спиной стояли муж и сын. Валерий Андреевич держал руку на спинке кресла, Артем, еще подросток, выступал вперед, почти касался бедром подлокотника.

Ирина Владимировна выглядела очень молодо. Печать сегодняшней усталости еще не опустилась на ее лицо. Как видно, ей тяжело дались годы правления…

Я оторвалась от портрета, прошла мимо других шкафов, поглядела на чучельные головы оленя и кабана и вновь, не удержавшись, постояла, изучая корешки. (Ничего не могу с собой поделать: книги – моя слабость. Каждый раз, попадая в новый дом, первым делом сую нос в книжные шкафы! Кто-то изучает фотографии, кто-то холодильник, кто-то играет с котами или собаками, я вечно замираю возле книг.) Вздохнув тяжко-тяжко, обвела библиотеку прощальным взглядом. Среди книг и уютных кресел хотелось жить. Закопаться в томах и фолиантах и не вылезать, пока не выгонят.

Блаженное занятие – читать, читать, читать. Нашаривать на столике рядом печенье или конфету – и не отрывать взгляда от страницы даже на секунду.

(Может быть, мне стоило выучиться на библиотекаря? Специфический запах книгохранилища всегда был для меня лучше любых духов…)

Простившись с книжной обителью, я промаршировала по винтовой лестнице, опустилась в огромный полутемный холл. Снег за стеклянной дверью стал совсем вечерним и синим, я прислушалась – было совершенно тихо – и начала решать, куда податься.

Ирина Владимировна поднялась вверх по центральной лестнице. Если идти так же, пожалуй, я не запутаюсь в огромном доме.

Высокое, в два человеческих роста, зеркало поймало мое нелепое отражение – фальшивая шиншилла, прическа, потерявшая первозданность, только сапоги горели паркетным лаком, – поправила за ухом выбившийся локон и опять вздохнула. Я выбивалась из интерьера, как пронзительная нота. Как гвоздь в ботинке. Как белая нитка на черном фраке.

Меня не защищали ни диктофон, ни белый передник, я была чужой. Непринятой, непонятой, ненужной, непригодной.

(Неделю назад, после моего очередного безрезультатного визита в редакцию, Бармалей спросил:

– Алис, а чем ты вообще хочешь заниматься?

Вопрос я поняла правильно. Василий спрашивал меня не о работе, а о мечте.

– Я хотела бы попробовать написать книгу. Что-то легкое, смешное, где много красивых женщин, мужчин, мехов и шикарных автомобилей. Сейчас такое модно…

– Ну так садись и пиши! Попробуй! В чем проблема?

– В незнании материала, – призналась я. – Я никогда не бывала в коттеджах на Рублевке, не пробовала омаров, не видела всамделишных тусовок…

– Чепуха, – перебил Василий. – Открой любой журнал и представь себя среди гостей модной вечеринки. Неужели воображения не хватит?

– Хватит, – пригорюнилась я. – Но хотелось бы хоть разик поприсутствовать…)

Сегодня я стояла в холле дома, который как раз имела в виду, говоря «хоть разик поприсутствовать…».

Озиралась по сторонам и впитывала каждую деталь: вазон с огромным, искусственным только на ощупь букетом, бархатное кресло на гнутых ножках, две тумбы в том же стиле, каменный плиточный пол, устланный огромным шерстяным ковром, канделябры, подсвечники возле зеркала трехметровой высоты. На тумбе серебряный поднос с двумя надписанными и запечатанными конвертами…

Хотелось подойти к столику под зеркалом и открыть выдвижной ящичек… что там лежит: перчатки, платьевая щетка, расческа?.. Или обувной рожок слоновой кости с инкрустацией из самоцветного камня?

Сделав нерешительный шажок, я приблизилась к столику, провела пальцем по позолоте завитушек и нежно, осторожно взявшись за пуговку ручки, потянула ее на себя. «Если сейчас окажется, что я угадала, все будет хорошо. Я возьму интервью, получу работу, Вяземская поможет мне проникнуть в закрытые дома ее круга…»

В выдвижном ящике резного столика лежали платьевая щетка и рожок для обуви. Из слоновой кости. Но не инкрустированные, а украшенные резьбой.

Боясь поверить предзнаменованию, я протянула руку и тихо-тихо провела подушечками пальцев по закругленному краю рожка, выглядевшему остро заточенным…

Над головой в один момент, разом, вспыхнули многочисленные лампы в люстрах, мне показалось, что сверху обрушился поток огня, он отразился в зеркале, ударил по глазам…

Ящичек, только что открывшийся от легчайшего движения двух пальцев, никак не хотел убираться под столешницу. Суматошно запихивая его назад, я слышала, как по центральной лестнице, разговаривая, спускаются две женщины.

С оглушительным – как мне показалось – грохотом, ящик въехал на место; я оглянулась на лестницу – женские ножки в ботиночках на удобных каблуках уже показались из-за изгиба перил…

Я побежала. Как мелкий уличный воришка, стянувший у торговки пирожок. Под арку, мимо букета и кресла, к лестнице в водонапорной башне.

Сердце стучало в висках, заглушая разговор спустившихся в холл женщин. Я не слышала, о чем они переговариваются – обсуждают ли странные звуки пустынного холла или продолжают прежнюю беседу, – испуганной кошкой я неслась наверх, обратно в библиотеку, потом в коридор, в галерею и дальше – в комнату на двух служанок.

Я чувствовала себя пойманной при попытке ограбления. Обманом проникшей в дом и шарящей по шкафам.

Какой стыд! Какой позор! Сжав ладони между трясущимися коленями, сидела на диване и с ужасом прислушивалась, не раздадутся ли шаги в коридоре, не дойдут ли они до двери, не откроется ли она, пропуская в комнату свидетелей моего поступка.

«Боже, сделай так, чтобы они меня не заметили! Не увидели, как два лакированных сапога на тонких шпильках мелькнули за перилами, не догадались, кто в отсутствие хозяев стучал дверями шкафов!..»

Скандал, случившийся в приличном семействе, навсегда покроет позором мою неразумную голову.

«Боже, беззастенчиво шарить по шкафам! Что может быть гаже! Проныру журналистку с позором выкинут из дома, скандал докатится до мебельной мамаши… та расскажет обо всем батюшке… потом об этом узнает весь город… Я пропала».

Накрутив себя до полуобморочной тошноты, я скинула сапоги и с ногами забралась на диван. (Пока буду надевать их – не выкинут же босиком на снег! – образуется пауза для оправданий. Только будут ли меня слушать…)