Читать книгу "Неотразимая - Вера Кауи"

И лишь тогда, почувствовав себя достаточно уверенным, он в первый раз (но не в последний) попросил ее выйти за него замуж.

Взгляд прекрасных глаз Хелен, проникавший в самое сердце, остановился на нем, на губах ее появилась грустная улыбка.

— Я не создана для брака, Харви.

— Но я люблю тебя, люблю всем сердцем и душою.

Я хочу заботиться о тебе.

Легчайший, но горький вздох, печальный взгляд.

— Любовь… — Лицо ее на мгновение озарила нежность. — Ни за какие деньги я бы не смогла полюбить, Харви.

— Но ведь ты любишь Мальборо! — в его голосе звучала ревность, он обвинял.

— Мальборо всегда будет здесь. Чудесный дом, несокрушимый, всегда спокойный, всегда прекрасный… к тому же в нем есть все, на что я гожусь.

Он понял — здесь был намек на ее нервный срыв. На годы, которые она провела вне острова, в частной клинике. Годы, потерянные для мира — и для него. Годы, о которых она никогда не рассказывала. О которых никто не рассказывал. Но истинность ее слов была несомненна. В Мальборо она создала дом — произведение искусства, которым мир никогда не перестанет восхищаться.

Замечательный дом, где были собраны лучшие образцы мирового искусства, прекрасная мебель, ковры, драпировки, фарфор и хрусталь, превосходного качества и сказочных красок; Аладдинова пещера сокровищ, получившая титул «Красивейший дом мира». Люди мечтали получить в него приглашение, добивались этого, а потом хвалились ими, как знаками отличия.

Хозяйкой дома она была непревзойденной; ни одна мелочь не ускользала от ее внимания; в огромном доме все сочеталось настолько гармонично, было угадано так безошибочно, что дух захватывало. Каждый званый обед тщательно планировался. Продумывалось все, вплоть до длины скатерти и расстояния между стульями; сервиз, который она выбирала в шкафах шести специальных кладовых, ломившихся от дивных — на двести персон — мейсенских, рокингемских и севрских сервизов, сочетался с фарфоровыми ручками массивных золотых столовых приборов, а к ним подбирались цветы для украшения стола. Этим она всегда занималась сама. Она умела поставить в хрустальный бокал крохотный букет маргариток, и он превращался в очаровательный натюрморт. Она год за годом тщательнейшим образом записывала сведения, касавшиеся гостей, в свои хозяйственные книги, переплетенные в сафьян ее любимого зеленого цвета, так что в любой момент могла найти имя гостя и справиться, каковы его любимые блюда, что он курит, какому сорту кофе отдает предпочтение, какой цвет любит. Уик-энд в Мальборо отличался сибаритством, напоминавшим о Версале и царском дворе в России.

Разве где-нибудь еще подавался обед на тарелках, расписанных золотыми листьями, со столовыми приборами, принадлежавшими когда-то Марии-Антуанетте, на тончайшей кружевной скатерти, которую, пожалуй, можно было протащить сквозь игольное ушко; разве где-нибудь еще достаточно было протянуть руку к расшитой сонетке — работы самой Хелен, известной своим рукоделием, — чтобы любое желание тут же исполнилось? Можно было только удивляться, что вся эта роскошь, все прекрасно и незаметно работающее хозяйство создала женщина, всегда казавшаяся усталой, будто бы последнее усилие истощило ее, и тем не менее, когда она шла, ее гордая походка наводила на мысль о шлейфе.

Конечно, говорили вокруг, она располагает людьми для этого. Соотношение слуг и гостей в Мальборо было, по меньшей мере, шесть к одному. Но ни у кого никогда не возникало сомнений, кто создал этот дом и его неповторимый стиль. Мальборо — собственность Ричарда Темпеста, но дом Хелен.

Харви беспомощно глядел на нее, и вдруг в голову ему пришла мысль. Он взял хрупкую руку Хелен в свои.

— Ты понимаешь, почему вернулся Дан? Почему они все скоро вернутся? Похороны Ричарда… Надо организовать их, Хелен… это под силу только тебе.

Ее лицо было обращено к нему:

— Похороны?

— Да, похороны… известного и дорогого многим человека. Весь мир будет наблюдать за ними, но, что еще важнее, весь остров будет ждать их.

Он заметил, что ее красиво изогнутые брови сдвинулись, и продолжил:

— Ричард был знаменитым, можно сказать, легендарным человеком. Его жизнь проходила у всех на виду, и множество людей непременно захочет принять участие в его похоронах.

Почти невольно ее рука потянулась к стоявшему рядом столику, где лежали ее очки. Она носила их только за работой. При всей своей совершенно безнадежной близорукости она до странности стеснялась их, никогда не появлялась в них на людях, чем, подумал Харви, в большой степени объясняется ее обращенная к собеседнику всегдашняя улыбка; в половине случаев она просто не представляет себе, с кем говорит.

— Только ты способна организовать это, — настаивал он, — с тем вкусом и с тем блеском, как это нужно для острова. Он был островитянином, Хелен, как и ты — островитянка.

— В островном духе… — голос ее был слаб, но в нем слышались задумчивые интонации.

Харви наклонился за ее блокнотом. Мягкий, шелковистый кожаный переплет, тонкие страницы, золотой карандашик в прорези переплета.

— Почему бы тебе не сделать пометки?.. Не обдумать… Предстоит масса работы. Островные похороны.

Только ты способна организовать их, Хелен… Кроме того, ведь теперь, когда Ричард умер, теперь Хозяйка — ты.

— Хозяйка, — повторила она, и голос ее стал слышнее. — Да, Хозяйка.

Хелен выпрямилась, задумчиво глядя в пространство, и он понял, что для ее сознания, для ее разума эта мысль стала спасением. Затем Хелен открыла блокнот, и он увидел, как она тонким каллиграфическим почерком — в детстве у нее была англичанка-гувернантка — написала на верху чистой страницы: «Похороны Ричарда Темпеста IV». Он ощутил глубочайшее облегчение.

Это отвлечет ее от мыслей о смерти. Поразительно, но она могла продумать всю похоронную церемонию вплоть до мельчайших подробностей, начиная с подбора церковных гимнов и украшения церкви и кончая именами тех, кто, по ее мнению, должен быть приглашен для участия в похоронах. И это обилие тщательно обдумываемых деталей скроет от нее страшную реальность смерти брата.

Харви оставил ее и тихо вышел, она даже не заметила его ухода. У дверей на табуретке сидела Серафина.

Она прислуживала Хелен с тех пор, когда та была маленькой девочкой. Никто не знал, сколько Серафине лет. Казалось, она жила на острове всегда. В Мальборо Серафина была важной персоной. Даже старший из слуг, дворецкий Мозес, несмотря на весь свой тридцатилетний стаж службы в Мальборо, не шел с ней ни в какое сравнение. Серафину считали колдуньей, потому что она была африканкой, ее предки прибыли на остров вместе с Темпестами в восемнадцатом веке. Именно потому она так походила на вырезанного из дерева идола.

Она была высокой и худой, взгляд ее немигающих бездонных черных глаз мог лишить дара речи. Она всегда носила только накрахмаленные ситцевые платья светло-зеленого цвета, с юбками до полу, поверх надевала белый фартук с нагрудником, а волосы прятала под снежно-белую косынку. Она двигалась бесшумно, появляясь неожиданно, будто материализуясь из воздуха.