Читать книгу "Всего пару миль по прямой - Джеффри Арчер"

Несмотря на непрезентабельный вид, прохожие тем не менее останавливались и приветствовали их аплодисментами. Уголком глаза Чарли заметил, что один из них единственной оставшейся рукой опирался на костыль, заменявший вторую ногу. Двадцатью минутами позднее, преодолев подъем, оказавшийся самым крутым в жизни Чарли и чуть не лишивший его дыхания, они вошли в казармы Эдинбургского замка.

В тот вечер Чарли, почти не раскрывая рта, прислушивался к акцентам людей, без умолку болтавших вокруг него. После ужина, состоявшего из горохового супа — «по одной горошине на каждого», — острил дежурный капрал, и мясных консервов, он был расквартирован, ежеминутно узнавая новые слова, в большом спортивном зале, временно вмещавшем четыре сотни коек, каждая из которых едва достигала двух футов в ширину и стояла в футе от соседней. На тонком матрасе из конского волоса находились одна простыня, одна подушка и одно одеяло. Так требовали королевские наставления.

Тогда впервые Чарли пришло в голову, что Уайтчапел-роуд 112 мог бы считаться роскошным жилищем. Уставший до изнеможения, он свалился на неразобранную постель и заснул мертвецким сном, но только для того, чтобы проснуться, как всегда, в четыре тридцать следующего утра. В этот раз ему, однако, не надо было идти на рынок и уж конечно не надо было выбирать, что съесть на завтрак.

В пять часов одинокая труба вывела его компаньонов из сонного оцепенения. Чарли уже поднялся, умылся и был одет, когда к ним вошел, печатая шаг, человек с двумя полосками на рукаве. Он с шумом захлопнул за собой дверь и закричал: «Подъем, подъем, подъем!», — всякий раз пиная конец кровати, если в ней угадывались очертания находящегося там человека. Зеленые новобранцы подскакивали и бежали в очередь к тазам, чтобы умыться ледяной водой, которая менялась только после каждого третьего человека. Некоторые затем бросались в уборные, которые находились за дальней стенкой зала и источали запах почище того, что стоял на задворках Уайтчапел-роуд в душный летний день.

Завтрак состоял из одного черпака каши, половины чашки молока и галеты, но никто не жаловался. Жизнерадостный шум, доносившийся из этого зала, не оставил бы у немцев никаких сомнений в том, что эти рекруты разобьют любого врага.

В шесть часов, после того как были заправлены и проверены постели, они нехотя потащились в холодной предрассветной мгле на заснеженный плац.

— Если это прекрасная Шотландия, — услышал Чарли акцент кокни, — то я — эскимос.

Впервые после того, как он покинул Уайтчапел, Чарли рассмеялся и подошел к юноше значительно ниже себя ростом, который сжимал руки между ног, пытаясь их согреть.

— Откуда ты родом? — спросил Чарли.

— Из Поплара, приятель. А ты?

— Из Уайтчапела.

— Чертовски далеко.

Чарли пристально посмотрел на своего нового знакомого. Юноша был не более пяти футов и трех дюймов ростом, худощавый, с темными курчавыми волосами и блестящими глазами, которые все время находились в движении, как будто ожидая подвоха. Его потертый с заплатами на локтях костюм сидел на нем как на вешалке.

— Меня зовут Чарли Трумпер.

— Томми Прескотт, — отозвался он и протянул отогретую руку. Чарли крепко пожал ее.

— Соблюдать тишину в строю, — донесся голос сержанта. — Перестроиться в колонну по три, по росту, становись!

Они разошлись.

Следующие два часа они занимались тем, что, по определению сержанта, называлось «строевой подготовкой». Снег продолжал непрерывно сыпаться с неба, но сержант, похоже, не собирался позволить, чтобы хоть одна из снежинок упала на плац.

Они маршировали тремя шеренгами по десять человек, что, как впоследствии узнал Чарли, называлось отделением, взмахивая руками до высоты пояса, высоко поднимая подбородки и делая сто двадцать шагов в минуту. «Смотри веселей» и «Шагай в ногу» — вновь и вновь слышал Чарли. «Боши тоже маршируют где-то там и ждут не дождутся, чтобы развалить ваш строй», — заверял их сержант, а снег продолжал валить.

Будь он в Уайтчапеле, Чарли бегал бы по рынку с пяти утра до семи вечера и еще провел бы несколько раундов на ринге в клубе, выпил пару пинт пива и не ощутил бы никакой усталости, но в этот день, когда в девять часов сержант предоставил им десятиминутный перерыв, чтобы выпить по чашке какао, он свалился на землю на грани изнеможения. Глянув вверх, он увидел склонившегося над ним Томми Прескотта.

— Закуришь?

— Нет, спасибо, — сказал Чарли, — я не курю.

— Тогда чем же ты занимаешься? — спросил Томми, прикуривая.

— Я содержу булочную на углу Уайтчапел-роуд, — ответил Чарли, — и…

— Давай-давай, заливай, — прервал его Томми, — дальше ты мне скажешь, что лондонский лорд-мэр — твой родной папочка.

Чарли усмехнулся.

— Не совсем так. А ты чем занимаешься?

— Работаю на пивоварне, разве не видно? «Уитбред и компания», улица Чизвел 1. Я тот, кто грузит бочки на повозки, а затем развозит их на лошадях по всему Ист-энду. Платят не очень, зато к вечеру всегда можно надраться до чертиков.

— А что тебя заставило пойти в армию?

— Видишь ли, это длинная история, — ответил Томми. — Если начинать с…

— Так, команда, возвращаемся на плац, — прокричал сержант, и больше ни у кого уже не было духу произнести хотя бы слово в течение двух следующих часов, когда они маршировали туда и сюда, туда и сюда до тех пор, пока Чарли не почувствовал, что ноги у него вот-вот отвалятся.

Ланч состоял из хлеба и сыра такого качества, что Чарли никогда бы не осмелился предложить их на продажу миссис Смелли. Утоляя голод, он слушал рассказ Томми о том, как в возрасте восемнадцати лет ему пришлось выбирать между двумя годами тюрьмы и добровольной отправкой на фронт. Он подбросил монету, и голова королевы оказалась сверху.

— Два года? — удивился Чарли. — Но за что?

— Сплавлял некоторые бочки налево, делая дела с одним-двумя владельцами питейных заведений. Лет сто назад меня бы повесили на месте или отправили в Австралию, так что я не могу жаловаться. В конце концов это меня не минует.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Чарли.

— Видишь ли, мой отец был профессиональным карманником, а яблоко не падает далеко от яблони. Видел бы ты, какое было лицо у капитана Трентама, когда он узнал, что мне светила тюрьма, если бы не призыв в фузилеры.

Двадцать минут, отведенные для ланча, истекли, и всю вторую половину дня они были заняты подгонкой обмундирования. С Чарли, фигура которого оказалась стандартного размера, разделались довольно быстро, а вот Томми форму подбирали целый час, чтобы он не выглядел, как участник бега в мешках.

Вернувшись в казарму, Чарли свернул свой лучший костюм, положил его под кровать, рядом с той, на которой расположился Томми, и пошел расхаживать по залу в своей новой форме.

— Одежда, снятая с убитых, — проговорил Томми, тщательно осмотрев куртку на Чарли.