Читать книгу "Голгофа XX века. Том 1 - Борис Сопельняк"

* * *

А теперь о том, что не лезет ни в какие ворота. Как я уже говорил, девятнадцать Романовых были зверски убиты большевиками. На самом деле не девятнадцать, а двадцать, но так как о смерти находившегося в Ташкенте сына Николая Константиновича Артемия нет никаких данных, остановимся на цифре 19. Как известно, — Николай II, его жена и пятеро их детей до сих пор не реабилитированы как жертвы политических репрессий. Реабилитированы лишь четверо Великих князей: Дмитрий Константинович, Павел Александрович, Николай Михайлович и Георгий Михайлович.

Это стало возможным только потому, что в архивах нашлись хоть какие-то письменные зацепки, хоть какие-то упоминания о вынесенных смертных приговорах и приведении их в исполнение. Значит, два родных брата Николай и Георгий реабилитированы, а третий, Сергей, которого сбросили в шахту, реабилитации не подлежит.

Парадокс?! Или что-то другое? Все остальные, которых расстреливали в лесу или сталкивали в шахту, они-то в чем виноваты, они-то разве не жертвы политических репрессий?!

Ответить на эти вопросы человеку, не знающему наших своеобразных законов, трудно. Поэтому за разъяснениями я обратился к старшему помощнику Генерального прокурора России Галине Федоровне Весновской.

— Проблема, которую вы подняли, в принципе разрешима. Но для этого нужно принять решение о распространении Закона «О реабилитации жертв политических репрессий» на членов Дома Романовых. Принять такое решение может Президент России, издав соответствующий Указ. Напомню, что согласно ныне действующему Закону вопрос о реабилитации может быть решен только при наличии официальных решений судебных, несудебных или административных органов о применении репрессий по политическим мотивам. В ходе проверки и расследования обстоятельств гибели членов Дома Романовых таких решений не установлено, кроме четырех случаев, о которых вы уже рассказывали. И еще. Я бы все-таки вела речь не о двадцати и даже не о девятнадцати жертвах политических репрессий, а о восемнадцати, так как о «ташкентцах» мы не нашли не то что никаких документов, но даже более или менее членораздельных воспоминаний современников о периоде 1918–1919 годов — так что нельзя исключать возможности их естественной смерти. Заметьте, я говорю лишь о возможности, и не более того, но если мы ведем речь о реабилитации, нужно быть стопроцентно уверенными в их насильственной гибели.

— А могу ли я от имени читателей обратиться к Президенту России с просьбой об издании вышеназванного Указа? — поинтересовался я.

— Конечно! Ведь за вами тысячи россиян, которых не может не волновать поднятая проблема. Да и расследование, которое вы провели, настолько глубоко и полно, что у меня нет никаких сомнений, что как только Президент прочтет ваш материал, ему ничего не останется, как с легким сердцем принять соответствующий Указ.

А говорить о том, насколько эта акция была бы благородна и своевременна, я думаю, объяснять не надо: ни секунды не сомневаюсь, что все россияне оценили бы этот жест по достоинству и всячески бы его приветствовали.

«Честнейший товарищ? Расстрелять!»

Арест

Страшные слова, вынесенные в заголовок, не досужий вымысел автора — они взяты из двух документов, подписанных весьма известными в свое время людьми. Под первым стоит подпись Феликса Дзержинского. 21 июля 1921 года председатель ВЧК писал: «…тов. Артузов (Фраучи) честнейший товарищ, и я ему не могу не верить, как себе». Второй документ — приговор по делу A. X. Артузова от 21 августа 1937 года, на котором всего одно слово: «Расстрелять!» и подписи членов печально известной «тройки» Ульриха, Вольского и Рогинского.

А в промежутке между этими датами жизнь человека, имя которого навсегда войдет в историю не только советской, но и мировой разведки и контрразведки. Одни считают его виртуозом своего дела, другие — гением, не будем уточнять, справедливо и то, и другое определение. Ведь это он, Артузов, придумал и блистательно провел операцию «Трест», а потом и «Синдикат-2», это он заманил в пределы России таких асов террора и разведки, как Савинков и Сидней Рейли, это он предложил вербовать агентов не среди английских коммунистов, а в среде золотого фонда Британской империи — выпускников Кембриджа, так что по большому счету Ким Филби — дитя Артузова.

Ветераны рассказывают и о такой, известной лишь им операции. На одной из встреч Сталин спросил, нельзя ли раздобыть чертежи новейшего немецкого танка? Можно, ответил Артузов, но для этого нужны деньги. За этим дело не станет, пообещал вождь. Не прошло и месяца, как Сталину продемонстрировали не чертежи, а… только что сошедший с конвейера сверхсекретный немецкий танк.

Это то, что мы знаем об Артузове. А теперь о том, что неведомо даже ученым, занимающимся историей ВЧК-ОГПУ-НКВД. Ведь до последнего времени даже в Энциклопедическом словаре, изданном в 1980 году, где Артузову уделено пять строчек, датой его смерти назван 1943 год. Сказать, что это ложь, значит ничего не сказать. Наглая ложь — тоже слишком мягко. Скорее всего, это хорошо продуманная и санкционированная в соответствующих кабинетах дезинформация с далеко идущими последствиями.

…Итак, вернемся в 1937 год. 13 мая Артур Христианович не вернулся с работы. Жена не волновалась — ночные бдения были тогда нормой. Но когда ранним утром раздался оглушительный звонок, а потом — грубый стук в дверь, у Инны Михайловны упало сердце! «Так стучат только они! Но, может быть, ошибка?» — билась спасительная мысль. Дрожащими руками сняла цепочку, открыла дверь… и схватилась за горло: на площадке стоял дворник и двое в штатском. Оттолкнув хозяйку, все трое вошли в квартиру.

— В-вы кто? Зачем? — выдавила Инна Михайловна.

— На первый вопрос можно и не отвечать, — усмехнулся один из штатских, — а что касается второго — ознакомьтесь, — протянул он сложенный пополам лист.

Буквы прыгали, расплывались, но Инна Михайловна взяла себя в руки и стала читать, сама не понимая почему, вслух.

— Ордер номер 1723. Выдан сержанту Главного управления государственной безопасности на производство ареста и обыска Артузова Артура Христиановича.

Инна Михайловна рухнула на пол.

— Положите ее на диван, — приказал не имеющий фамилии сержант и деловито приступил к обыску.

Арестовывать было некого. Где хозяин квартиры, он не знал, а хозяйку велено пока что не трогать. В результате обыска были изъяты все документы, включая паспорт, партийный билет, пропуск в Кремль, удостоверение на Значок Почетного чекиста, орден Красного Знамени, а также маузер, фотоаппарат, несколько книг, перочинный нож и даже девять почтовых марок.

Не оставили в покое и бывшую жену Артура Христиановича Л. Д. Слугину. На ее квартире изъяли пистолет, две пишущие машинки, книги Троцкого, Зиновьева, Бухарина, Радека и Керенского, а также белогвардейские газеты и список абонентов Кремля.

Обыски и допросы шли полным ходом, все родственники тряслись от страха, но о самом Артуре Христиановиче никто ничего не знал: где он, что с ним, арестован или бежал? К сожалению, не бежал, хотя при желании для него это не составляло труда. Артур Кристианович был арестован в ночь на 13 мая 1937 года, на об обстоятельствах ареста стало известно… через восемнадцать лет. Самое удивительное, что ни в деле, на основании которого он был осужден, ни в обвинительном заключении об этом ни слова, — лишь в 1955 году, когда рассматривался вопрос о реабилитации Артузова, нашелся человек, который присутствовал при аресте Артура Христиановича. Вот что сообщил сотрудникам КГБ Л. Ф. Баштаков.