Читать книгу "Главное управление - Андрей Молчанов"

«Всю жизнь терпел», – хотелось брякнуть мне, но сподобился я лишь на короткий кивок, слегка удрученный его определением служебного удостоверения как «ксивы», причем произнесенным безыскусно и делово, как само собою разумеющееся. Видимо, уголовный жаргон в милицейской среде прижился не вчера и на благодатной почве.

Через час я был у нотариуса, где выписал какому-то Юркиному дельцу доверенности на продажу своей квартиры и машины, после чего последовал на новое место своего обитания.

Реинкарнация при жизни. Старт с середины чужой дистанции. Прыжок на встречную крышу другого поезда. А всех эмоций – одна бесконечная усталость… Хватило бы завтра сил вещички перевезти.

Глава 2

Как в бреду пролетел первый месяц моего пребывания на государственной службе.

Министерство, казавшееся мне из своего обывательского мирка зловещей и всеведущей организацией, на деле оказалось той же конторой, что и всякая: сейфы, столы и клерки, единственное – каждый имел в домашнем или в служебном шкафу униформу с погонами. Но практически ничем от иного чиновного люда местные обитатели не отличались. Большой писчебумажный механизм. Были в нем, естественно, оперативные структуры, но функции надзора, назначений и указаний преобладали над непосредственной милицейской работой. Работа шла в подразделениях низовых, а здесь квасилась, как сельдь в бочке, бюрократическая служивая масса. И что странно, производила она впечатление толпы сугубо гражданских изнеженных обывателей, и любой патрульный сержант казался мне куда более убедительным и грозным в своем милицейском статусе, чем десяток здешних паркетных полковников.

В секретариате заместителя министра мне был выделен стол и стул, канцелярские причиндалы и служебный телефон. Секретариат состоял из нескольких кабинетов, смежных с просторной приемной генерал-полковника, где, в ожидании рандеву томились генералы рангом помельче, познавая, возможно, глубину долготерпения тех, кого они сами мурыжили в своих предбанниках.

Мое же личное общение с высоким руководителем свелось к сдержанному кивку, которым он меня удостоил по пути в хоромы своего кабинета.

Далее началась работа. Заключалась она в приеме поступающих бумаг, их обработке, разносу документов с резолюциями по кабинетам начальников управлений, телефонным согласованиям различного рода проволочек и нестыковок. Через неделю моего хождения в должность я с недоумением начал понимать, что с моими обязанностями без особенного труда могла справиться более-менее толковая восьмиклассница, научи ее двум заветным формулировкам в общении с начальством: «Слушаюсь» и «Разрешите идти». Более того: окажись на моем месте какой-нибудь слабо говорящий по-русски шпион, и он бы продержался в подобного рода коллективе.

Я и в самом деле чувствовал себя шпионом в глубоком тылу врага. И боялся слова лишнего ляпнуть, хотя перед вступлением на скользкий путь Юра прочел мне не одну лекцию о милицейских структурах, их работе и пару раз устроил мне дотошную экзаменовку. Однако я понимал, что проколоться можно на мелочи, а потому и в курилке с сослуживцами предпочитал в отношении своего прошлого, а вернее, прошлого моего дружка, давать ответы односложные и неопределенные. Но суть их сводилось к тому, что здесь, в министерских кущах, я остро скучаю по былой живой работе «на земле», о которой и ведать не ведал. Мне с пониманием сочувствовали. Я держал язык за зубами, ежечасно впитывая кучу различной информации, и ни к какой самодеятельности не стремился. Рассуждать о чем-то, опираясь на свои знания о милиции, почерпнутые из газет, кино и детективов, а также из опыта своих личных задержаний и отсидок в «обезьянниках», я справедливо опасался. Увы, с милицией мне приходилось сталкиваться по другую сторону приложения ее усердий. И эти мои знания о той, другой стороне, также не стоило афишировать.

Мне очень хорошо и явственно помнилось, как в пионерском лагере один из старших парней обучил меня десятку приемчиков из якобы джиу-джитсу: заломам кисти, локтевых суставов, пальцев и голени. И в школьной беззлобной возне на переменках я этими приемчиками успешно и элегантно пользовался. А когда пришел в секцию самбо и попал в пару к третьеразряднику, то в свободном тренировочном поединке решил продемонстрировать усвоенное искусство схватки в полной уверенности его неотразимости и эффективности.

Я едва успел протянуть руку к запястью противника, как был сражен точной подсечкой и, едва поднялся на ноги, улетел кувырком от переднего подхвата. Затем – бросок через бедро, через голову… Я шмякался на ковер, как куль с песком, не понимая, каким образом меняю свое, казалось бы, устойчивое положение в пространстве. А когда попался на стандартный болевой прием, забыл про всякое изысканное доморощенное джиу-джитсу. Я, дилетант, нахватавшийся вершков, столкнулся с выверенной стройной системой, созданной кропотливыми вдумчивыми профессионалами, и основой системы являлось использование малейшего промаха противника, чтобы мгновенно и точно повергнуть его наземь.

Утром я еле поднялся с кровати. Болели все мышцы и кости. Померил температуру. Тридцать восемь. А вечером пошел на тренировку. И снова был жестоко бит. Но изучил несколько захватов и технику передней подножки.

Через полгода я снова работал в паре со своим первым противником. И три раза подряд с треском приложил его на настил.

– Ничего себе, – изумился он, в очередной раз вставая на ноги. – Поработал ты над собой. При таких темпах через год в чемпионы выйдешь…

Не вышел. Начал покуривать, сбил дыхание, забросил спорт. Однако приобретенные навыки неоднократно пригодились в жизни. И главное, одна из истин уяснилась прочно: вступая в новую систему, изучи ее, дабы не полететь вверх тормашками от первого ее тычка. А в нашем ведомстве при всей его тягомотной рутине таилось, как я подозревал, множество скрытых капканов. А посему выбранная мной роль покладистого молчаливого скромняги виделась мне самой приемлемой для выживания и дальнейшего внедрения в среду обитания. Кроме того, все свободное служебное время я посвящал тупому и упорному изучению внутренней документации, правовых актов, аналитических записок, попадавшихся мне на глаза, а также приказов, регламентирующих оперативно-розыскную деятельность.

Моя юридическая подкованность несколько раз подвигла меня тактично подправить некоторые формулировки начальства и сослуживцев, что самым положительным образом сказалось на отношении ко мне в коллективе, ложно, вероятно, принявшим мою эрудицию самоучки за вдумчивый профессионализм.

Мысли о скором увольнении сменились убежденностью в необходимости выдержать некоторое время: мне казалось, что подача рапорта вызовет черт знает какие, но подозрения, а чем подозрения могут закончиться, тоже неясно. А потом – куда идти?

Дивиденды от полиграфической лавочки закончились, Изик выплатил мне круглую сумму отступных и с радостью со мной расстался. Партнер-бездельник, добровольно отлучивший себя от громадья его планов и будущих сверхдоходов, являл для него подарок судьбы. Теперь он был полновластным хозяином, откупившимся от захребетника. Найти второго такого Изика и заново строить бизнес представляло задачу весьма непростую. А в сегодняшней ситуации, как я с удивлением постигал, стоило ли куда и рыпаться? Хоть небольшая, но зарплата; удостоверение – индульгенция от тех же гаишников и уличных ментов-потрошителей; работа – не бей лежачего; куча смазливых девчонок из своего же ведомства – знакомства с ними, правда, я заводить из осторожности разоблачения на бытовом уровне не спешил; наконец – здоровый образ жизни: ранний подъем, обливание тазиком холодной воды и – никаких вечерних злоупотреблений. Я посвежел лицом и пьянел от трезвости мыслей и ясности мироощущения. Кроме того, я чувствовал, как во мне просыпается какой-то нездоровый интерес к милицейской стезе, и на работу шел, как начинающий актер на спектакль с первой собственной ролью. И играть ее надлежало прилежно и точно, набираясь мастерства в скромных импровизациях и на аплодисменты не рассчитывая.