Читать книгу "Кларкенвельские рассказы - Питер Акройд"

— Дай Бог тебе доброго дня! — откликнулся Радулф.

Накануне вечером Дженкин ввязался в перебранку с молодыми горожанами, державшими сторону герцога Генри Ланкастерского в борьбе с королем Ричардом. А Дженкин, ярый приверженец короля, даже нацепил на фетровый цилиндр королевскую эмблему — оловянного оленя. Отец Генри, Джон Гонт, умер за полтора месяца до этих событий; Ричард поспешно отменил право сына наследовать отцу и прибрал к рукам имущество Ланкастеров, а самого Генри отправил в вечное изгнание. Некоторые возмущенные сторонники Ланкастеров взбунтовались и принялись крушить на улицах что ни попадя: переворачивали бочки, срывали с лавок вывески. Стоя на углу Аве-Мария-лейн, Дженкин понаблюдал за творящимися безобразиями и презрительно выкрикнул: «А ну, пошли! Вон отсюда!» Двое бунтовщиков немедленно ринулись к обидчику, и Дженкин, крутанувшись на каблуках, помчался прочь. В углу небольшого двора стоял рыбный прилавок. Дженкин швырнул его под ноги преследователям, те, оскальзываясь на селедках и угрях, попадали наземь. Охваченный лихорадочным возбуждением и страхом, Дженкин расхохотался. В поисках убежища он взбежал на паперть церкви Св. Агнессы Юродивой. Какая-то старуха протянула ему свечку. Он взял и с благоговением вошел в боковой придел; там перекрестился, зажег свечу и поставил ее перед ракой святой Агнессы, моля спасти его от погони. Не иначе как в ту минуту святая опустила взор на Лондон и одарила Дженкина своим благословением, поскольку до Сент-Джон-лейн он добрался целым и невредимым.

Дженкин работал у Радулфа подмастерьем уже три года. Прежде чем попасть к Страго в ученики, ему пришлось поклясться перед членами гильдии торговцев галантереей и мануфактурой в том, что он не будет совершать прелюбодеяний и предаваться блуду, не станет играть в кости и другие азартные игры. Впрочем, клятву он сдержал далеко не полностью. Кроме того, он дал слово выполнять указания старост гильдии и следовать ее обычаям в одежде. Это условие он тоже нарушал, предпочитая, как все молодые модники, коротко стричь волосы и носить короткие туники; очень любил щеголять в алых лосинах, считая, что они выгодно подчеркивают красоту его стройных ног. Радулф был не слишком строгим хозяином и прощал ученику эти недостатки — кто ж без греха? Его жена Энн тоже заступалась за Дженкина: «Какому юноше в радость унылый наряд умудренного годами человека? Разве решится он выйти на Вест-Чип в камзоле с разрезами? Да его все собаки облают».

Энн также присутствовала на церемонии в гильдии. Когда мужа, по обычаю, спросили, нравится ли ему рост и фигура ученика, нет ли у того каких-либо уродств, она с любопытством уставилась на Дженкина. Ни малейших признаков уродства; изящный стройный юноша, ростом даже выше ее мужа. Она вышла за Радулфа четыре года тому назад, союз их, как и полагалось, был задуман и создан с целью процветания галантерейной торговли. Отец Энн, тоже галантерейщик, держал солидную лавку на улице Олд-Джури. Энн была единственным ребенком и после его смерти унаследовала всё отцовское имущество. Лавку отдали Радулфу Страго лишь в пожизненное пользование, а когда его душа перейдет в мир иной, Энн станет очень и очень состоятельной вдовицей. За эти годы ей опротивел супружеский долг и сам супруг со своими причиндалами — мошонкой, хером, яйцами — что ни назови, все тошно. Она молила Бога положить этому конец, всей своей благочестивой душой желая мужу смерти.

Дженкин был у Радулфа единственным подмастерьем, хотя гильдия просила взять в учение еще хотя бы одного парнишку. Но галантерейщик отговорился тем, что с годами стал немощен и уже не имеет сил наставлять сразу двоих. Энн поддержала мужа, присовокупив только, что в одном доме два подростка ни за что не уживутся мирно.

— На свете есть три вещи, про которые заранее никогда не угадаешь, куда их повлечет. Во-первых, это сидящая на ветке птица. Во-вторых, лодка в море. А в-третьих, юнец, чьи пути неисповедимы, — заключила она.

Подобными суждениями Энн снискала в oкруге репутацию на редкость мудрой женщины. А Дженкин попал в дом, где он почти не чувствовал хозяйской руки. Вопреки данной им клятве, он играл в кости с другими подмастерьями и развлекался с ними буйной забавой, которая называлась «вышибанье дверей лбами». А еще охотно участвовал в нередких стычках между разными товариществами ремесленников и лавочников. К примеру, сапожники враждовали с изготовителями туфель из кордовской козлиной кожи за право чинить обувь; бакалейщики и торговцы рыбой то и дело затевали уличные драки. После одной такой потасовки Дженкин явился домой с проломленным черепом. Энн промыла рану, наложила мазь из воробьиного жира и поинтересовалась:

— Что за дождь вражеских стрел осыпал тебя, дурачок?

— Это всё мясники из Чипа. Бесчинствовали страшно.

— А ты, конечно, был паинькой? Где отыщется женщина, что полюбит такого сорванца?

— Есть присловье, госпожа: нежное сердце — самое отзывчивое.

— У меня сердце вовсе не нежное. Вообще никакого нет.

— Значит, судьба против меня.

— Почему это?

— Я надеялся на ваше… благоволение.

— Благоволение, негодник? Или благорасположение?

— Безбожники ненасытны. Хочу всего и сразу.

— Кто учил тебя любезничать?

— Отшельник на маяке.

Она рассмеялась, и между ними скоро возникла негласная договоренность: в присутствии коротышки-галантерейщика вести себя примерно, но, едва он удалится на день или хотя бы на час, предаваться дьявольскому соблазну.

После первого же амурного свидания Энн Страго со вздохом пожаловалась любовнику на мужа — мол, супруг содержит ее совсем не так, как ей пристало:

— Другие женщины щеголяют в нарядах куда пышнее моих.

— Будут тебе наряды.

— Откуда? От тебя, что ли? У тебя денег меньше, чем волос на монашеской тонзуре.

— Было бы желание, а способ найдется.

Судьба Радулфа Страго была решена.

Тем весенним утром Дженкин застегнул башмаки с пряжками и спустился вниз с коробочкой из слоновой кости в руках.

— Что это? Валялось в комнате под кучей вязаных шапок.

— А ты сам не видишь? Туалетная шкатулка. — Радулф подошел к подмастерью и откинул крышку: — Вот, полюбуйся, чего только нет, и все из слоновой кости. Ножнички. Палочки для чистки ушей и прочие безделки.

Внезапно раздался оглушительный грохот, и Радулфа с Дженкином швырнуло на прилавок. На другой стороне улицы стояла часовня отшельника, в ней-то и произошел взрыв. Отшельник скончался месяца три тому назад, и каждый из ближних приходов добивался назначения на это место представителя своей братии. Часовня была известна в округе — там отмаливали грехи тех, чьи души наверняка отправились в чистилище. Заслышав грохот, горожане высыпали на улицу. Стены часовни развалились, от соломенной крыши не осталось и следа.

Радулф никак не мог подняться, он лежал среди шляп и кошельков, глядя на плавающие в воздухе обрывки соломы. Дженкин уже вскочил и принялся стряхивать с тафтового жилета пыль, как вдруг заметил высокого человека, бежавшего в сторону города, но пережитое потрясение было слишком велико. Вместо того чтобы с криками «Лови! Держи!» пуститься в погоню, он стал помогать Радулфу стать на ноги.