Читать книгу "Ересь - С. Дж Пэррис"

— Что же мы не идем в дом? Скверный я хозяин, даже выпить не предложил.

Он с заметным усилием поднялся и повел меня по дорожке к дому. По обе ее стороны слуги зажгли маленькие фонарики. Сад казался волшебным, и я, глубоко вдыхая вечерний воздух, чувствовал приближение нового будущего, которое было уже близко и сулило новые возможности.

Далеко в прошлом остались странствия по горам Северной Италии, грязные, пропахшие крысами придорожные гостиницы, где я ночи напролет бодрствовал с кинжалом под подушкой, опасаясь бродяг, которые могли убить меня за несколько медных монет. Все в прошлом: отныне я поступаю на секретную службу ее величества. Еще один непредсказуемый, но вместе с тем, похоже, и вполне закономерный поворот судьбы.

Уолсингем остановился под фонарем и повернулся ко мне.

— Вам нужно будет встретиться с моим помощником, Томасом Фелипсом, — предупредил он. — Томас держит в руках все нити — шифры, почтовые ящики и тому подобное. Полагаю, вас не нужно предостерегать: о нашей встрече никому ни слова, за исключением Сидни, — добавил он, понижая голос.

— Ваша милость, я был священником. Лгать я умею.

Он усмехнулся.

— Полагаюсь на вашу ловкость. Вы бы не смогли так долго водить за нос инквизицию, не будь у вас этого таланта.

Так я сделался частью обширной и сложной сети, простиравшейся от колоний Нового Света на западе до турецких земель на востоке…

Внезапный раскат грома перебил воспоминания и вернул меня в комнату королевского дворца. За окном хлестал дождь и вспышки молний освещали просторный двор. Я надеялся обрести в Англии мирную жизнь и написать наконец-то книгу, которая должна была потрясти Европу до самых основ. Честолюбие было и оставалось моим проклятием. Мучительное честолюбие зависимого человека, человека без средств, без положения в обществе, нуждающегося в покровительстве других людей — в моем случае в покровительстве женщины. Завтра мне предстояло увидеть университет Оксфорда и добыть там два золотых самородка: тайны оксфордских папистов для Уолсингема и книгу, которая — в этом я был убежден — скрывалась в одной из библиотек университета.

ЧАСТЬ II Оксфорд, май 1583

Глава 2

Поутру, на рассвете, мы продолжили путь: управляющий Виндзором нашел-таки для Сидни пять лошадок в затейливой упряжи из розового и золотого бархата. Весело позванивали медные трензеля, но сами путники казались более мрачными, чем накануне, когда беззаботно плыли по реке под ярко раскрашенными вымпелами под музыку. Гроза прекратилась, но дождь продолжал моросить; было прохладно, серое, сумрачное небо нависало над нами.

За завтраком пфальцграф вел себя тихо и смирно: сидел, прижав кончики пальцев к вискам, и время от времени испускал легкий стон. Последствия карточной игры допоздна и неумеренного потребления портвейна, шепнул мне Сидни, и я в душе позлорадствовал. Сидни же был в отменном настроении, ибо он вчера немало выиграл — его удача в карты напрямую зависела от степени опьянения пфальцграфа. Однако паршивая погода всем испортила настроение. Мы ехали в молчании; лишь изредка Сидни вполголоса ругался, когда лошадь спотыкалась на очередной кочке, да рыгал наш пфальцграф, нисколько того не стесняясь.

По обе стороны дороги тянулись однообразные зеленые заросли, глухо шлепали по грязи конские копыта. Сидни возглавил наш небольшой отряд и увлек меня за собой, предоставив пфальцграфу ехать позади. Голова польского аристократа упала на грудь, двое слуг ехали по бокам от него, следя, чтобы он не свалился с лошади, и везли здоровенные сундуки с нарядами пфальцграфа и моего друга Сидни. У меня же имелась лишь кожаная, притороченная к седлу сумка с книгами и кое-какой одеждой. В таком порядке мы к середине дня добрались до королевского леса Шотовер на границе Оксфорда. Лесная дорога от дождя пришла в такое состояние, что мы вынуждены были еще более замедлить шаг из опасения, что лошади могут поскользнуться или угодить копытом в промоину.

— А теперь, Бруно, — негромко заговорил Сидни, убедившись, что мы достаточно опередили пфальцграфа и слуг, — расскажи мне о своей книге и о том, что привело тебя к нам из Парижа.

— В прошлом веке эта книга считалась утраченной, — так же негромко ответил я, — но я не верил в это и повсюду в Европе собирал слухи — знаешь, шепот книготорговцев, покупателей; кто-то что-то помнит, гадает, предполагает, где бы эта книга могла оказаться. Но лишь в Париже я получил убедительное доказательство, что книга существует и ее можно отыскать.

В Париже, рассказал я Филипу, среди итальянских изгнанников, нашедших приют при дворе короля Генриха, я повстречался с престарелым флорентийцем по имени Пьетро, который вечно хвастал даже случайным знакомым, что он, мол, правнучатый племянник знаменитого книготорговца и автора биографий Веспасиано да Бистиччи, того самого, кто составил жизнеописание Козимо Медичи и каталог Ватиканской библиотеки. Этот Пьетро, зная, как я интересуюсь редкими и эзотерическими сочинениями, пересказал мне историю, которую поведал ему дед, племянник Веспасиано, работавший при нем учеником после тысяча четыреста шестидесятого года, в последнюю пору жизни Козимо. Веспасиано поставлял книги и рукописи в прекрасную библиотеку правителя, закупил для него более двух сотен томов, а также предоставлял в распоряжение его переписчиков исправленные манускрипты античных авторов. Таким образом он сделался своим человеком при дворе Медичи. В особенности же близкую дружбу он свел с Марсилио Фичино, великим философом и астрологом, которого Козимо поставил во главе Флорентийской академии и назначил официальным переводчиком диалогов Платона для библиотеки Медичи. И вот дед Пьетро, бывший в ту пору юным учеником книготорговца, рассказывал, что однажды утром в четыреста шестьдесят третьем году, за год до смерти Козимо, Марсилио Фичино явился в лавку его дядюшки в явном расстройстве, сжимая в руках какой-то сверток. Фичино сказал, что уже начал работу над переводом Платона, как вдруг его покровитель велел оставить диалоги и все свое внимание уделить более срочному делу — герменевтическим сочинениям, тремя годами ранее доставленным из Македонии монахом, одним из тех подвижников, которых Флоренция снаряжала в Византию на поиски редкостей. Этот манускрипт еще только предстояло изучить, но Козимо, уже знавший, что ему недолго осталось жить, предпочитает, мол, прочесть напоследок Гермеса, нежели Платона. Последнее — лишь моя догадка. Но Пьетро со слов деда рассказывал, что Фичино, бледный как смерть и дрожащий, заявил: он прочел пятнадцатую книгу герметической рукописи и понял, что это поручение выполнить не может. Он готов перевести для Козимо первые четырнадцать книг, сказал он, однако заключительная книга слишком невероятна, слишком важна, и ее нельзя сделать доступной людям, ибо в ней величайшая тайна, открытая Гермесом Трисмегистом, — тайна, способная обрушить авторитет христианской Церкви. Эта книга могла бы научить людей проникать Промысел Божий и тем самым уподобляться Богу.

Фичино принес так напугавший его греческий манускрипт в лавку, тщательно обернутый тонкой промасленной кожей. Переводчик отдал его книготорговцу и попросил хранить, покуда он не решит, как следует поступить с ним.