Читать книгу "Третье откровение - Ральф Макинерни"

Дом Святой Марфы, построенный Иоанном Павлом II, служил жилищем и для ватиканских прелатов, и для священников, приезжающих в Рим, — гораздо более удобным, чем прежняя обитель каса дель Клеро у пьяцца Навона или обычный отель. Разумеется, американские епископы останавливались также на вилле Стритч.

Почти все места в обеденном зале уже были заняты, и в воздухе висел приглушенный гул голосов. Лора удивилась количеству епископов.

— И архиепископов, — добавил Джон, проводя сестру к свободному столику. — Чем-то напоминает Пентагон, полный генералов без армий. Все эти люди формально возглавляют епархии, которые в настоящее время находятся in partibus infidelium.[10]То есть которых больше нет.

Монахини принесли еду: макароны, хлеб. Бутылки с белым и красным вином уже стояли на столе. Жизнерадостная молодая послушница разлила из большой неглубокой миски по тарелкам суп. Джон по-итальянски объяснил, что Лора его сестра. Девушка лучезарно улыбнулась.

— Ну и что у тебя здесь, Джон, комната, квартира?

— Две комнаты и ванная.

— И ты ходишь на работу пешком?

— Да. Слава богу.

Когда Джон жил на вилле Стритч, расположенной за городом, и приходилось пробираться туда-обратно по знаменитым римским пробкам, у него появились опасения, что долго он так не выдержит. Разумеется, это назначение, как почти любое назначение в Ватикан, считалось «тепленьким местечком»: по умолчанию подразумевалось, что священник вступал на прямой путь к епископству. Но мучительная дорога, которой начинался и заканчивался день, все омрачала. Джон считал ее наказанием, духовным испытанием и начинал задумываться, нужна ли ему эта работа. Но переезд в дом Святой Марфы бесконечно упростил его жизнь, наполнив ее неким подобием безмятежности.

— Разумеется, я скучаю по компании с виллы Стритч. Так приятно после службы поговорить по-английски.

— А разве здесь не говорят?

— Нет. В основном по-итальянски, но еще по-немецки, по-французски, иногда на латыни. Даже по-польски. Здесь как в ООН.

Монашка убрала миску, и Джон откинулся назад.

— Твой приезд очень приятно удивил меня.

— Одно из преимуществ моей работы.

— Отпуск на пару дней?

— О, это не отпуск. Я прилетела порыться в твоей голове. Надеюсь, там хватит ума.

— Ха-ха.

Джон уехал в Калифорнию поступать в колледж Фомы Аквинского в Санта-Поле, славящийся литературным образованием с уклоном в теологию. Шутили, будто выпускникам приходится жениться друг на друге, чтобы найти себе интеллектуального ровню. И, подобно многим, Джон после окончания обратился к религии.

— Я серьезно, — сказала Лора.

Джон наполнил ее бокал белым вином, а свой — красным.

— У испанцев есть пословица: «Лучше плохое красное вино, чем хорошее белое». — Помолчав, он добавил: — А это не самое хорошее, vino da tavola.[11]Не то чтобы я особо привередничал… Ты не шутишь? Приехала в такую даль задать мне пару вопросов?

Пригубив вино, Лора нашла его неплохим.

— Не пару.

— Ничего не понимаю. Неужели нельзя было просто поискать в Интернете или обратиться к какому-нибудь местному знатоку?

— Конечно, можно было, но мой босс не имеет ничего против прогулки в несколько миль. Или, как в данном случае, в несколько тысяч миль. Чтобы понять Игнатия Ханнана, нужно с ним познакомиться.

— И что тогда?

— Ты поймешь. Великие предприниматели — мечтатели, романтики. Они действуют, повинуясь сиюминутному порыву. Потом, когда заработают кучу денег, некоторые из них пишут книги, в которых утверждают, что все их деяния — рациональный план, тщательно претворенный в жизнь. Однако в действительности это умение чуять нутром. У Ханнана оно есть, и я не ставлю его под сомнение. Каких-нибудь двадцать четыре часа назад я еще не знала, что буду здесь.

— И ты достала билет?

Ну как ему объяснить, что они с Реем прилетели в Рим на самом большом самолете, принадлежащем компании? Все это выглядело непозволительной роскошью. Потому что на самом деле ею и было. Труднее всего оказалось снять номер в «Колумбусе».

— С этим не было никаких проблем, — сказала она.

— Ты надолго?

— Нам нужно вылетать обратно завтра утром.

— Нам?

Вот те раз! То, о чем Джон не узнает, не ляжет тяжким грузом на его душу.

— Нам с пилотом, — пригубив вино, улыбнулась Лора.

Какая глупость. Будто в упоминании о коллеге должен скрываться намек на что-то еще. И в данном случае на правду. Сидя с Джоном в месте, насквозь проникнутом духовностью, глядя на него, в сутане с белым воротничком все еще похожего на юного семинариста, Лора начинала паниковать при мысли, что Джон узнает об их с Реем связи. Подумалось вдруг: а сможет ли она собраться с духом и пойти на исповедь? Конечно, перед родным братом никто не кается. Больше того, Лора не ходила уже много лет. Давным-давно ее захватил стремительный ритм жизни, и религиозные обряды как-то сами собой отошли в прошлое. Когда она перестала причащаться, ее вера утекла, словно песок в часах. То же самое произошло и с Реем.

— Мэттью Арнольд, — как-то сказал Рей, — «Дуврское побережье».

— Это в штате Делавер?

Поморщившись от притворного невежества Лоры, Рей прочитал строчки, в которых Арнольд описал утрату веры как:

Меланхоличный долгий рев,

Стихающий и приходящий снова,

Ночного ветра, что над пустынею гуляет

И голой галькой шелестит.

Арнольд видел, что вера умирает, и понимал, что миру будет ее не хватать.

— А тебе?

— Конечно.

Небрежное замечание Рея о том, что христианство, определявшее западную культуру на протяжении двух тысячелетий, умирает, казалось таким странным здесь, в обеденном зале дома Святой Марфы, да еще в компании брата-священника, который, несомненно, улыбнулся бы, столкнувшись с подобным агностицизмом. Возможно, признав при этом его повсеместное распространение. Ватикан обязан понимать, чему противостоит в современном мире.

Лора наклонилась к брату.

— Джон, а ты никогда не задумывался над тем, — она обвела рукой помещение, подразумевая весь величественный город, — что все это безнадежно устарело?

— Это? — Джон недоуменно огляделся. — Да ты что, дому нет еще и двадцати лет. Ты хоть знаешь, что именно здесь останавливались кардиналы во время избрания Бенедикта Шестнадцатого? Если бы я уже тогда жил здесь, мне бы пришлось до окончания конклава уступить свои комнаты какому-нибудь прелату.