Читать книгу "Рукопись Ченселора - Роберт Ладлэм"

– Решение принято? – спросил Варак.

– Да,-ответил Генезис, – притом положительное.

– У вас не было выбора,-заметил Варак.

– Вы составили план действий? – поинтересовался Браво. Наклонившись вперед, он равнодушно посмотрел на Барака.

– Да. Все произойдет через три недели, первого мая. Тело обнаружат только утром.

– Значит, известно об этом станет второго. Если вы допускаете, что кому-то из нас придется выступить с заявлением,-обратился к участникам совещания Генезис,-приготовьте его заранее. Некоторым из присутствующих лучше выехать из страны.

– Кажется, вы исходите из того, что о смерти объекта будет объявлено в обычном порядке,-заметил Варак. Интонация его мягкого голоса говорила о том, что он как раз уверен в обратном.– Если пустить дело на самотек, я не гарантирую, что все произойдет именно так, как вы предполагаете.

– Почему вы так думаете? – спросил Венис. – Потому что на Пенсильвания– авеню, 1600 начнется паника. Эта шайка постарается выиграть время, чтобы попытаться завладеть досье. Ради них они не остановятся перед тем, чтобы положить покойника на лед и спрятать его в гардеробной комнате президента. Сидящие за столом представили нарисованную воображением Варака картину и невольно заулыбались.

– В таком случае не пускайте дело на самотек, мистер Варак,– подвел итог обсуждению Генезис. – Досье, должны завладеть мы.

– Прекрасно. Это все?

-Да. Благодарю вас.-Генезис кивком отпустил Варака, который быстро вышел. Председатель встал со стула и взял в руки лист бумаги с зашифрованным текстом. Затем собрал со стола шесть маленьких, вырванных из блокнота листков, на каждом из которых была четко выписана римская цифра один.

– Совещание закончено, господа. Как всегда, каждый лично уничтожил свои бумаги. Если делались какие-либо записи, пожалуйста, уничтожьте и их. Члены Инвер Брасс стали друг за другом подходить к камину. Самый первый снял со стены футляр со щипцами, потом аккуратно уронил лист бумаги на горящий уголь. За ним то же самое проделали и остальные. Стоявшие несколько в стороне Генезис и Браво оказались последними, кто совершил этот ритуал.

– Благодарю вас за то, что вы по-прежнему с нами,-тихо обронил Генезис.

– Вы мне еще четыре года назад сказали, что я не могу просто так взять и исчезнуть,-напомнил Мунро Сент-Клер.– И вы были правы.

– Боюсь, дело не только в этом. Я не здоров. Жить мне осталось недолго.

– О господи!

– Пожалуйста, не надо. Все равно я счастливчик.

– Но в чем дело? Что с вами?

– Десять недель назад врачи признались, что мне осталось жить два-три месяца. Конечно, сказали только потому, что я настаивал. Они чудовищно точны. Я чувствую это. Уверяю вас, это совершенно особое ощущение – будто приобщаешься к чему-то абсолютному, вечному. И знаете, это даже успокаивает. Человеку не дано испытать другого чувства, подобного этому.

– Мне очень жаль. Трудно выразить словами то, что я хотел бы вам сказать сейчас. Венис знает об этом? – Сент-Клер посмотрел в сторону крупного темнокожего мужчины, тихо беседовавшего в углу с Бэнером и Пэрисом.

– Нет. Мне не хотелось, чтобы что-то повлияло на наше сегодняшнее решение. Генезис бросил свой лист с напечатанным текстом на мерцающие угли, потом скомкал в шар шесть страничек с результатами голосования и уронил их в камин.

– Я просто не знаю, что сказать,– сочувственно прошептал Сент-Клер, глядя в удивительно спокойные глаза Генезиса.

– Зато я знаю,-с улыбкой ответил обреченный. – Вы снова с нами. Вы способны па большее, чем Венис или любой из присутствующих. Обещайте, что, если я отправлюсь, так сказать, в мир иной, вы доведете это дело до конца. Сент-Клер посмотрел на лист бумаги, который все еще держал в руке, на имя, написанное в верхнем левом углу.

– Он пытался вас уничтожить. Однажды это ему почти удалось. Я доведу начатое нами дело до конца.

– Нет-нет, только не поэтому,-сказал Генезис твердо, и в его голосе прозвучало неодобрение.-Наши действия не могут быть продиктованы злобой или местью. Это недопустимо. Мы никогда не должны руководствоваться такими чувствами.

– Одних и тех же целей иногда добиваются по разным причинам, так же как одинаковое поведение диктуется различными моральными принципами. Я просто констатирую, что в нашем случае имеет место именно такое совпадение. Главное, конечно, то, что этот человек опасен. Мунро Сент-Клер еще раз посмотрел на лист бумаги. В верхнем левом углу было напечатано: "Джон Эдгар Гувер". Он смял бумагу и швырнул ее в огонь.

Глава 2

Волны нежно ласкали лежавшего на мокром песке у самой воды Питера Ченселора. Серые краски на небе постепенно исчезали, на смену им появлялись голубые. В Малибу пришел рассвет. Опершись локтями о песок, Питер сел. Ужасно ныла шея, да еще эта пульсирующая боль в висках. Вчера вечером он здорово набрался. И позавчера тоже, черт возьми! Ченселор рассеянно взглянул на ставший таким привычным шрам. Начинаясь высоко на левом бедре, он, изгибаясь, тянулся к коленной чашечке и по икре шел дальше вниз. Казалось, на смуглое от загара тело наложили белый, туго сплетенный шнурок, Дотрагиваясь до шрама, Ченселор все еще чувствовал боль. Хорошо, хоть ногу удалось спасти. После сложных операций Питер ходил уже почти свободно, правда, временами появлялось ощущение какой-то одеревенелости. Хуже обстояло дело с левым плечом. Мучила постоянная, лишь изредка притуплявшаяся боль. Врачи определили разрыв множества связок и сухожилий. И срастались они чрезвычайно медленно. Питер машинально дотронулся правой рукой до чуть вздувшейся полоски кожи, которая начиналась у самых волос, проходила над правым ухом и спускалась к основанию черепа. Отросшие волосы закрыли большую часть шрама, а следы травмы на лбу теперь можно было заметить только вблизи. Он давно бы забыл обо всех этих шрамах, если бы не. женщины, которые почему-то ужасно любили напоминать о них. Врачи рассказывали Питеру, что после аварии его голова походила на порезанную острым ножом дыню. На какую-нибудь четверть дюйма выше или ниже, и его не было бы в живых. Бывали моменты, когда Ченселор искренне жалел, что этого не случилось. Он сознавал: со временем все пройдет. Да и вообще дело не в том, что ему хотелось умереть. Он просто не был уверен, что жизнь без Кэти имеет хоть какой-то смысл. Питер знал, что время залечит раны – и душевные, и физические. Если бы все это произошло поскорее! Тогда бы к нему вернулась его неуемная энергия, утренние часы были бы заполнены работой и он бы уже не прислушивался к болям в висках и не испытывал смутное, тревожное недовольство своим вчерашним поведением. А сейчас… Даже когда Питер не напивался так, как накануне, он все равно с утра чувствовал себя не в своей тарелке. Вся эта компания из Беверли Хилс и Малибу была не для него. Литературный агент Питера почему-то считал, что ему будет полезно побывать в Лос-Анджелесе, заехать в Голливуд, где Ченселору предложили выступить соавтором сценария по его же роману "Контрудар!". Питер понятия не имел, как пишутся сценарии, однако это, как оказалось, не играло никакой роли. Доблестный Джошуа Харрис, его единственный и постоянный литературный агент, заявил, что этот маленький недостаток будет с лихвой компенсирован большими деньгами. Питеру такая логика была не очень понятна. Зато ее прекрасно постиг его соавтор. Они встречались всего три раза минут на сорок пять, из которых сценарию посвятили не больше десяти. И конечно, никто ничего не записывал. По крайней мере, при нем. Вот так он оказался в Малибу, поселился в роскошном доме на берегу океана стоимостью сто тысяч долларов и стал разъезжать на "ягуаре", относя свои расходы на счет киностудии. При таком образе жизни, даже если и не напиваться каждый день, все равно рано или поздно почувствуешь угрызения совести. Во всяком случае, сын миссис Ченселор не мог их не почувствовать, ведь его с детства учили: что заработаешь, то и получишь. Не иначе. И еще: какую жизнь ведешь, таков ты и есть! Совсем по-другому смотрел на все это Джошуа Харрис. Обговаривая контракт с Голливудом, он прежде всего заботился об интересах своего клиента. Ведь, с его точки зрения, Ченселор и не жил вовсе, а лишь прозябал в своем жалком домишке в Пенсильвании. После выхода Питера из больницы прошло уже три месяца, но работа над новой книгой о Нюрнберге почти не сдвинулась с места. Да и вообще неизвестно, сможет ли он когда-нибудь снова взяться за перо. Питер опять почувствовал такую сильную головную боль, что на глазах у него невольно выступили слезы. Желудок настойчиво посылал сигналы тревоги. Питер поднялся и, пошатываясь, вошел в воду. Может, купание излечит его? Он поднырнул под набежавшую волну, выплыл и оглянулся назад, в сторону дома. Какого черта он здесь торчит? И потом, вчера он, кажется, привез с собой какую-то девицу. Да-да, он уверен в этом. Почти… Прихрамывая, Ченселор поплелся по песку к дому. Добравшись до крыльца, он остановился, чтобы перевести дыхание. Разгоняя туман, из-за горизонта поднималось солнце: начинался еще один жаркий, душный день. В четверти мили от него, у самой кромки воды, двое местных жителей прогуливали своих собак. Пожалуй, не стоит, чтобы они видели его в одних плавках. Вспомнив о преданных забвению правилах приличия, он решил вернуться в дом. Его подгоняло не только стремление соблюсти приличия, но и любопытство. А еще смутное воспоминание о том, что вчера вечером случилось что-то неприятное. Интересно, как выглядит та девица? С трудом припомнил, что блондинка с пышной грудью. И как только он ухитрился в таком состоянии довести машину из Беверли Хилс до Малибу? Подсознание подсказывало, что неприятное каким-то образом ассоциируется с девицей. Но как и почему – это оставалось загадкой. Держась за перила, Питер поднялся по ступенькам. Внутри дом был обшит панелями красного дерева, а по потолку шли тяжелые деревянные балки. С внутренней отделкой совершенно не сочетались наружные стены, оштукатуренные и побеленные. Словом, местный архитектор не считал нужным сдерживать свою фантазию. Правая стеклянная дверь вела в спальню. Сейчас она была приоткрыта. На веранде стояла наполовину пустая бутылка, на полу валялся опрокинутый стул. Среди всего этого беспорядка бросалась в глаза пара аккуратно поставленных сандалий. Постепенно Ченселор припомнил, что произошло здесь вчера. Он попробовал было заняться любовью с обладательницей волнующего бюста, но потерпел фиаско. Потом, преисполненный чувством отвращения к самому себе, вылез на веранду и там в одиночестве прямо из горлышка стал пить "перно". Зачем все это? Откуда взялась бутылка? Какая, черт побери, ему разница, угодил он этому услужливому, взятому напрокат телу или нет? Питер не смог ответить ни на один из этих вопросов. Сейчас в бутылке плавали дохлые мухи. Одна, живая, не спеша ползала по краю горлышка. Ченселор хотел было поставить на место опрокинутый стул, однако передумал. Голова раскалывалась. Болели не только виски, но и затылок, по которому извилистой змейкой пролегал белый шов. Боль то обручем сжимала голову, то немного отпускала, будто невидимый дирижер руководил этими приливами и отливами. Питер уже знал; такая боль – сигнал, предупреждающий о том, что он не должен делать резких движений. Прихрамывая, он осторожно направился в спальню. Там царил полный разгром. Повсюду на стульях была в беспорядке разбросана одежда, из опрокинутых пепельниц высыпались на пол пепел и окурки. Около стола валялись осколки разбитого стекла. Вилка телефонного шнура была выдернута из розетки. Девица лежала в кровати на боку. Уткнувшееся в подушку лицо закрывали светлые волосы. Нижняя часть тела была прикрыта простыней, из-под которой высовывалась длинная, стройная нога. Глядя на роскошный бюст, на загорелую атласную кожу бедра, Питер почувствовал, как в нем пробуждается желание. Он все еще был пьян. И понял это потому, что ему совершенно не хотелось видеть лицо девушки. Она оставалась для него объектом, при помощи которого можно удовлетворить желание. Как личность он ее просто не воспринимал. Ченселор сделал шаг к кровати и нащупал под ногами осколки стекла. Теперь понятно, почему у дверей стояли сандалии. У него хватило соображения надеть их, чтобы не порезать ноги И телефон… Питер вспомнил, как вчера что-то орал в трубку. Девица перевернулась на спину. У нее было смазливое личико, немного пресное, а в общем, физиономия типичной калифорнийской девки. Слишком мелкие, хотя и правильные, черты лица говорили об отсутствии характера. Она пошевелилась – и ее большие груди заколыхались в разные стороны, а упавшая простыня обнажила крепкие, выпуклые бедра. Питер подошел к кровати и стянул с себя мокрые плавки. Стряхнув прилипший к пальцам песок, он осторожно, стараясь не сгибать левую ногу, поставил на кровать правую и опустился на простыню. Девица открыла глаза.