Читать книгу "Сотворение Святого - Уильям Сомерсет Моэм"

— Почему бы вам его не опередить? — спокойно ответил я. — Убейте его!

— Убийство?! Я не решусь, не решусь! — нервно воскликнул Кеччо. — Я готов использовать все разумные средства, но убийство…

Я пожал плечами:

— Похоже, это всего лишь вопрос выживания.

— Нет-нет, я не хочу говорить об этом! Не хочу думать об этом! — Он вновь закружил по коридору. — Говорю вам, не буду даже думать об этом. Я не могу.

Мы с Маттео предпочли промолчать.

— Почему ты ничего не говоришь? — нетерпеливо спросил он Маттео.

— Думаю, — ответил тот.

— Не об этом. Я запрещаю тебе об этом думать. Я на такое не пойду, — гневно произнес он, а потом после паузы бросил резко и коротко, словно злился на нас и себя: — Оставьте меня!

Глава 5

Несколько дней спустя Маттео пришел ко мне, когда я одевался. Мой друг уже вернул всю одежду, которую несколько дней назад унес из моего номера в гостинице.

— Слушай, а не будет тебе стыдно появляться на людях в этом наряде? — спросил он меня. — Люди подумают, что ты донашиваешь мои обноски.

Я пропустил оскорбление мимо ушей.

— И куда ты собрался? — спросил он.

— К мадонне Джулии.

— Но ты был у нее вчера!

— Это не причина, по которой я не могу пойти к ней сегодня. Она попросила меня заглянуть к ней.

— Я уверен, этим она делает тебе одолжение. — Он помолчал, наблюдая, как я прихорашиваюсь. — Я собирал новости Форли.

— И?

— Мадонна Джулия пользуется в Форли большим успехом…

— Ты говорил с дамой, которую называешь прекрасная Клодия, — догадался я.

— Между прочим, почему ты не нанес ей визит?

— Даже не знаю, — ответил я. — А следовало?

— Ты сам рассказал мне, как она прониклась к тебе за время вашей беседы. Так почему ты не развил наступление?

Я пожал плечами:

— Не думаю, что мне нравятся женщины, которые готовы уступить первому же штурму.

— Нет? — удивился Маттео. — А мне очень даже нравятся.

— Кроме того, она не в моем вкусе. Очень уж пышнотелая.

— Она крайне обижена твоим пренебрежением. Говорит, что ты влюбился в Джулию.

— Это абсурд, — ответил я. — Что же касается ее обиды, то я очень сожалею, но не чувствую себя обязанным бросаться в объятия каждой женщины, которая их мне раскроет.

— Я совершенно с тобой согласен. Что она, что Джулия, обе хороши. Мне сказали, что последний любовник Джулии — Эмтроджио делла Трекка. Однажды его чуть не застукал старик Бартоломео, так что ему пришлось вылезать через окно и демонстрировать трюки, достойные профессионального акробата, чтобы добраться до земли целым и невредимым.

— Едва ли я поверю сплетням, которые рассказывают об этой достойной женщине.

— Уж не влюбился ли ты в нее? — тут же спросил Маттео.

Я рассмеялся:

— Разумеется, нет. Но все же…

— Это нормально, потому что она, о чем ты, конечно же, знаешь, известна в городе своей легкомысленностью. Среди ее любовников не только дворяне. Многие наслаждались ее благосклонностью.

— Не очень-то она похожа на Мессалину, — фыркнул я.

— Если честно, Филиппо, я думаю, что на самом деле она чуть лучше уличной шлюхи.

— Ты к ней крайне снисходителен, — ответил я. — Возможно, что ты относишься к ней предвзято, потому что тебе не удалось добиться взаимности? А кроме того, ее характер для меня значения не имеет. Мне безразлично, хорошая она или плохая. С ней приятно проводить время, и меня это более чем устраивает. Она же не собирается стать моей женой.

— Она может сделать тебя очень несчастным; и ты будешь не первым.

— Какой же ты дурак! — В моем голосе слышались нотки злости. — Из того, что я вижусь с этой женщиной, ты, похоже, делаешь вывод, что я умираю от любви к ней. Это абсурд!

Я ушел и скоро добрался до дворца Эсти, где меня ждала донна Джулия. После приезда в Форли я виделся с ней чуть ли не каждый день, потому что она действительно мне нравилась. Естественно, я в нее не влюбился, как предположил Маттео, и не испытывал ни малейшего желания впасть в это жалкое состояние. Я находил Джулию очаровательно простодушной, разительно отличающейся от того монстра разврата, каким ее представляли в городе. Как я понимал, ей было года двадцать три или двадцать четыре, но вела она себя как девочка, веселая и беспечная, всегда готовая рассмеяться, но при этом в следующее мгновение уже могла оказаться на грани слез из-за сущего пустяка. Однако ласковое слово или комплимент заставляли ее тут же забыть об огорчении, и она уже вновь улыбалась. Она казалась такой изящной, такой хрупкой, такой легкой, что требовала самого деликатного обхождения. Я просто не мог представить себе, что кто-то решится сказать ей в лицо какую-нибудь грубость.

Ее глаза вспыхнули, когда она увидела меня.

— Как давно вас здесь не было. Я уже думала, что вы никогда не придете.

Она всегда так радовалась гостю, что создавалось впечатление, будто пришедший — единственный, кого она хотела бы видеть рядом с собой. Я знал, что это притворство, но как обаятельно умела она притворяться!

— Подойдите и присядьте рядом со мной. — Она подвинулась, освобождая место, а когда я сел, прильнула ко мне, как ребенок, словно ища защиты. — А теперь расскажите мне, чем вы занимались.

— Разговаривал с Маттео, — ответил я.

— О чем?

— О вас.

— Расскажите мне, что он сказал.

— Ни одного доброго слова, дорогая моя, — рассмеялся я.

— Бедный Маттео! — воскликнула она. — Он такой неуклюжий и неотесанный, сразу видно, что половину жизни он провел в армейских лагерях.

— А я? Я вел такую же жизнь, что и Маттео? Я неуклюжий и неотесанный?

— Ох нет, вы совсем другой. — В ее взгляде читалось восхищение.

— Маттео рассказал мне множество сплетен о вас.

Она чуть покраснела:

— Вы поверили?

— Я ответил, что меня не волнует, правда это или нет.

— Но вы поверили? — настаивала Джулия.

— Если вы скажете, что это ложь, я вам поверю.

Озабоченность на ее лице сменилась ослепительной улыбкой.

— Разумеется, это ложь.

— Как вы прекрасны, когда улыбаетесь, — вдруг вырвалось у меня. — Вам всегда надо улыбаться.

— Я и улыбаюсь… вам. — Она замолчала, обдумывая, стоит ли продолжать этот разговор, но потом все-таки решилась: — Маттео говорил вам, что однажды ухаживал за мной, и очень рассердился, когда я не подобрала носовой платок, который он соблаговолил уронить?