Читать книгу "Батюшка. Божий спецназ - Михаил Серегин"

– Батюшка, ты живой? – спросил кто-то и потряс священника за плечо.

Отец Василий не обернулся на голос. Он тяжело, как после долгой болезни, поднялся на ноги и, шатаясь, побрел туда, где недавно его слушали и отвечали люди. Живые люди. Они смеялись, матерились, но отвечали. Теперь их нет. Теперь там, где была плоть, – кровь и смерть. Смерть, помноженная на животный страх, отчаяние и злобу. Где-то еще догорал сушняк, дымилась трава и остатки кустарника. Покрытые копотью солдаты, закинув за спину автоматы, жердинами сбивали пламя, растаскивали горевшие по сторонам сучья и сталкивали к днищу оврага, где струился черный от гари ручей. Яркими красными отблесками в нем отражался огонь. И от этого ручей казался полным крови.

В ногах была такая тяжесть, будто к ним привязали пудовые гири. Все было кончено. За какие-то две минуты, в которые огонь поглотил сушняк в овраге, кусты, нижние ветви деревьев и людей. Для него они все равно были людьми, созданиями божьими.

Священник тяжелым шагом двинулся вперед, к оврагу. Тела, точнее, обожженные туши, почерневшие, со следами одежды и обуви. Еще несколько секунд назад они метались в огне и падали под пулями, выбегали, полыхая огненными факелами, а их косили автоматные очереди. На некоторых были черные зэковские робы, на некоторых солдатский камуфляж, который уголовники прихватили со стрельбища вместе с оружием.

От дыма и запаха горелой человеческой плоти было нечем дышать. Отец Василий, путаясь пальцами в пуговицах своего ватника, пытался освободить грудь. Рванул фланелевую рубашку, и пуговицы полетели в разные стороны. Дышать все равно было нечем, а пальцы непроизвольно нашли на груди маленький серебряный нательный крестик и сжали его.

Тела валялись в самых неестественных позах, конечности скрючены. Все вокруг было черно, только кровь на телах была удивительно красной. Отец Василий посмотрел на ближайший труп, у которого вместо лица был лишь оскаленный, почти обнаженный череп с лоскутами кожи и мышц. Казалось, что он улыбался.

– Господи, прости им, – шептал отец Василий, – Господи милосердный, всемилостивейший, не оставь их, Господи. Помоги мне, Господи, ведь я не смог спасти их.

Священник стоял посреди пепелища и молился. Он не слышал, как распоряжался майор. Как он диктовал одному из сержантов под запись описание тел, по которым их можно было бы идентифицировать. Несколько солдат саперными лопатками копали яму. Двое, еле сдерживая рвотные позывы, тащили на куске брезента останки, которые недавно нашли Матюшин с отцом Василием. Потом обгорелые трупы стали стаскивать к вырытой яме. Потом их засыпали землей и завалили камнями. Майор покрикивал на своих солдат, чтобы наваливали камней еще больше. Скоро здесь работать следственной группе. Плохо, если хищники раскопают и попортят и так изувеченные тела. Наконец все было кончено.

– Батюшка, мы уходим, – послышался рядом голос Фистенко. – Спасибо, что хотели помочь.

Отец Василий обернулся и посмотрел на маленький отряд спецназовцев. Двое подготовленных носилок лежали на траве. На одних лежал мертвый солдат. На вторые укладывали раненого. Еще один раненый собирался идти самостоятельно.

– Сколько вам идти назад? – спросил священник.

– Боюсь, что дня четыре, – хмуро ответил майор. – Можем одного не донести, умрет по дороге.

– А если к нам, напрямик? – понял мысль священника Матюшин. – До Верхнеленского не близко, почитай, суток трое. А если напрямик, до Столбов? Это скалы такие на берегу Лены. Там, глядишь, и рыбаки на лодках попадутся, можно и плот связать. Дня за два вполне можно дойти. А то и быстрее. А уж по воде так совсем быстро получится.

* * *

Страшно злой Прокопенко смотрел себе под ноги и слушал разошедшегося Пашутина. Ему давно хотелось дать старому коммунисту в морду, но должность муниципального управляющего обязывала терпеть и решать все миром, демократично. Предприниматель Овчаров, с которым Прокопенко только что вышел из здания правления, смотрел на Пашутина с большим интересом. Еще бы, такой реликт и спустя почти десять лет после прихода в страну хоть какого-то капитализма! Овчаров понимал, что треп старого коммуниста ему лично и его делу не грозит никоим образом, поэтому он слушал так спокойно. У Прокопенко же Пашутин сидел в почках, селезенке и еще где только можно.

– Вы грабите свою родину, уродуете природу! – вещал Пашутин на всю улицу. – А все ради чего? Ради своей грошовой прибыли, ради страсти унизить своего же соотечественника тем, что наняли его к себе работать и платите ему крохи!

– Кого же это я ограбил? – со смехом поинтересовался Овчаров и многозначительно переглянулся с Прокопенко. – Какую природу изуродовал?

– Своими коровниками! От одного капиталиста и кровопийцы избавились, так нашелся другой!

Речь явно шла о том, что Овчаров выкупил арестованное по суду имущество предпринимателя Косачева, который в прошлом году пытался построить ферму и прогорел с кредитами. А его братец вообще угодил в тюрьму, едва не прихватив с собой и самого предпринимателя.

– Не, ты видал, Прокопенко? – рассмеялся Овчаров. – Я – кровопиец! Пашутин, а кто в вашем селе получает зарплату выше, чем мои рабочие?

– Нет, вы слышали? – возмутился на всю улицу старый коммунист. – Речи-то какие! Мои рабочие! Он уже и на людей собственность декларирует.

– Не связывайся, – посоветовал Прокопенко.

– Не буду, – с ухмылкой согласился предприниматель.

Он поманил Пашутина к себе пальцем, наклонился к его уху, что-то шепнул и деловым шагом двинулся по улице. Захлебнувшийся от возмущения Пашутин не сразу нашелся, что сказать.

– Ты… да я таких… он еще смеет так разговаривать с народом, который его кормил и поил, пока он образование получал! Он меня еще посылает!

Около правления собралась уже приличная, человек в шесть, толпа. Преимущественно женщин. Все с сожалением смотрели, как в сторону правления идет отец Василий. Было совершенно очевидно, что Пашутин сейчас перекинет свой гнев именно на него.

– Пашутин, добром прошу – уймись, – сморщившись, как от зубной боли, проговорил Прокопенко.

– Вот еще один! – ткнул коричневым прокуренным пальцем в сторону священника Пашутин. – Тоже слуга народа! Тоже радеет о его благе, но и покушается на души.

– На души покушается дьявол, а я забочусь о духовности, – поправил его отец Василий. – А из-за чего, собственно, сыр-бор?

– А из-за того, что народу покоя не дают, жить мешают. Один грабит и наживается за счет пота народного, другой в религиозную тьму толкает.

– Да, – восхищенно покачал головой священник, – такой формулировки я еще не встречал в своей жизни! Это надо же так загнуть – религиозная тьма. Прокопенко, ты ему что, на мозоль с утра наступил?

Управляющий зло сплюнул и ушел в правление.

– А как же не тьма? – разошелся Пашутин. – Вон, даже ряса и та черная!

– Черный цвет одеяния – признак смирения, – терпеливо возразил отец Василий и обратился к женщинам: – Участкового нашего никто не видел?