Читать книгу "Теория описавшегося мальчика - Дмитрий Липскеров"

— Всех посторонних попрошу! Попрошу на выход! — Он заметил, как она улыбается ему одобрительно, и зачем-то достал из-за пояса дубинку.

— А ущерб? — не унималась соседка.

— В установленном порядке, — настаивал лейтенант, подталкивая посторонних к дверям.

— Сердце у него на пределе, — сообщил врач «скорой», складывая стетоскоп. — Может не доехать до больницы!

— Доедет, — уверила Настя. Ее голос прозвучал для врача столь убедительно, что он кивнул санитарам, чтобы грузили. — И никто его насильно не удерживал. Просто произошли такие обстоятельства…

Врач пожал плечами:

— Обстоятельства так обстоятельства. Тогда похоже на шизофрению. У меня был случай, когда один шизофреник пытался лечить себя голодом. Шестьдесят дней терпел. Когда доходягу нашли, глаз у него был совершенно ясным, сияющим незамутненным разумом, я бы сказал. Но до больницы не довезли. В морге взвесили — двадцать девять килограмм. А был под сотню. Вот так бывает!..

— Давайте не будем терять времени! — попросила она и поманила деятеля медицины пятисотевровой банкнотой.

— Успеем.

Санитары путались — ногами выносить вперед или головой.

Иван смотрел на нее и улыбался, показывая обесцвеченные десны.

— В регулярную? — уточнял врач. — Или в специализированную? С душой, так сказать, поработать?

— Туда, где все необходимое сделают!

— Так и порешим.

Санитары поскакали по лестнице, как пара гнедых. Через минуту «скорая» выла на разные дискотечные лады, прокладывая дорогу через плотные пробки мегаполиса.

Она сидела рядом с ним. Держала за руку и смотрела в самые глаза.

— Не вижу, — признавался он.

В его истонченную вену стекал физраствор. Через волосатую грудь, через присоски с электродами сердце сообщало монитору, что все еще стучит.

— Все восстановится, — обещала она.

— Я его проглотил…

— Я помню.

— Антиматерию…

— Понимаю…

Свободную руку он положил ей на колено, а потом просунул пальцы глубоко под юбку. Она вздрогнула, а врач, наблюдающий за событием через зеркало заднего вида, подумал, что эта образина, похожая на йети, будет жить. Сука, почему-то диагностировал про себя Афиноген Сергеевич. Он повспоминал, но так и не припомнил, сколько времени назад к нему приходило желание засунуть вот так вот пальцы между ног своей жене Анжелике Ивановне. Его передернуло, и медик подумал, что пятьсот евро не такие и большие деньги. На них даже проститутку не купишь. Чтобы она была похожа на сопровождающую это полудохлое шимпанзе кокотку… Внезапно сердце Афиногена Сергеевича согрел образ десятилетней дочери Ани. Вот в ком он не сомневался, так это в ней. Девочка любила его ни за что. Гладила его нежными ладошками по небритым щекам, не морщилась от перегара его нутра и произносила божественно, как самая нежная птичка колибри, «папочка, любимый!». Сегодня он купит ей целый мешок подарков. Своему ангелочку!

Афиноген Сергеевич просиял празднично сквозь серый зимний свет и прикрикнул на водителя, чтобы старался.

А водитель сообщил, что он не вертолет.

— Ты вертухай! — сострил доктор, имея информацию, что водила когда-то служил сверхсрочную на зоне.

— Мудак, — ответил шофер.

— Сам мудак! — парировал Афиноген Сергеевич. Сегодня ему настроение испортить было невозможно. Он предвкушал счастливые глаза Анечки, когда перед ней распахнется мешок с подарками.

Доехали за сорок минут. Иное время казалось, что душу Ивана уже забрали, но он эпизодически постанывал и рефлекторно хлопал глазами.

Когда пациента передавали в приемный покой, Афиноген Сергеевич намекнул Настасье Ольговне, что может вовсе и не брать пятьсот евро.

— Тут есть подсобочка одна, — предложил доктор. — Можно по-быстренькому! Деньги не главное!

— А я по-быстренькому не умею, — отказалась Настя. — Может быть, вы сами как-то? Проворной рукой пролетариата?

— Между прочим, я не пролетариат! — обиделся врач. — Я потомственный медик! Мы от ветви Павлова происходим!

— Которая от собаки?

Афиноген Сергеевич обиделся, потребовав свой гонорар тотчас.

Настя расплатилась и просила не расстраиваться.

— Все хотят, — успокоила. — Но не всем достается!

Несмотря на щедро розданное, Иван четыре часа лежал на каталке в коридоре, без всякого ухода. Она бегала по врачам и готова была на все, чтобы облегчить страдания своего мужчины. Она уже пожалела, что так неласково обошлась с врачом «скорой»… Подсела на каталку к Ивану. Взяла за руку, ужаснувшись, какая она холодная.

— Не умирай! — попросила.

Он уже не улыбался, и слюна тянулась из его рта к самому полу, блестя в лучах искусственного света. Губы попытались что-то ответить ей, но лишь чмокнули пустоту.

Она утерла ладошкой его подбородок.

А потом его измученное тело, высохшее, как тарань на черноморском солнце, вдруг оторвалось от каталки и поднялось над ней. Невысоко так. Сантиметров на пять… Никто не заметил. Она увидела. Напряглась, желая закрыть его собственным телом, и, положив свои красивые руки Ивану на грудь, чуть надавила на нее, прекращая его полет.

Душу переполнял восторг. Ее почти трясло. Она не ошиблась в нем, в своем Иване. Она не понимала его мук, но она любила его за способность мучиться. И вот он теперь взлетел!.. Только за истинные муки полагается вознесение!

— Не сейчас! — просила, шепча в ухо. — Они не поймут!

Наконец его определили в отдельную палату с необходимой аппаратурой. Она потребовала, чтобы его привязали к кровати, так как в бессознательном состоянии пациент может нанести себе вред. Конечно, привязали. Здесь любили привязывать. К тому же дежурный психиатр усмотрел в новом пациенте чистого шизоида и накачал ему в вену столько «тяжести», что и слон бы неделю приходил в себя.

Лишь бы они не увидели его полет, молила Настя кого-то.

За отдельную плату ей разрешили находиться здесь же, в больнице, но в курортном отделении. Она, как и все вновь прибывшие, прошла процедуру помывки, дабы не занести инфекцию в стационар.

Ей было все равно, что за омовением следили несколько пар глаз, принадлежащих младшему медицинскому персоналу. Она даже слегка покрутилась, насыщая естественное человеческое любопытство. Не жаль!

Радетельнице отдельную палату не сыскали, а потому она расположилась на односпальной кровати, стоящей рядом с кроватью постоянной жилички — с тощей, длинной, не вмещающейся в ложе старухой, страдающей Альцгеймером. Старуха по фамилии Загладина уже спала, безмятежно храпела, а на тумбочке ее стояла рюмочка, а в ней уже давно засох цветочек.