Читать книгу "Настоящая любовь или Жизнь как роман - Эдуард Тополь"

— Садись.

Они были вдвоем, вокруг — стена плотной зелени. И Мурат не удержался, порывисто потянулся к Соне.

— Соня!

— Не нужно. Подожди. Сядь, — мягко и грустно остановила его Соня. — Сядь. Слушай.

Он сел, но слушать не стал.

— Почему ты не писала? — сказал он.

Она смотрела на него, как смотрят взрослые женщины на что-то далекое и грустно-прекрасное. Потом сказала:

— Послушай. Ты молодой. Ты ведь еще совсем молодой. Тебе еще рано…

— Не рано! — перебил он. — Мне уже восемнадцать лет. Через четыре месяца. Отец сказал, если ты приедешь…

— Подожди, подожди! — попросила Соня с какой-то мукой в голосе. — Глупый… — Она вздохнула: — Я замужем, Мурат, я тут вышла замуж.

Он смотрел на нее молча, одеревенев. Потом встал. И на деревянных ногах пошел из беседки.

— Мурат! — позвала она. — Мурат…

Он не оглянулся.

А она не стала звать его больше — что она могла сказать ему? Она сидела в беседке и плакала, сама не зная почему…

Где-то вдали, за поселком, прогудел поезд, а по зеленой деревенской улице, где купались в пыли куры и гуси пили воду, вытягивая к небу длинные шеи, от Сони уходила молодость — ее южная беззаботная молодость…

Поздним вечером пришел с работы муж. Ему было 28 лет, он работал хирургом в местной больнице. На столе его ждал остывший ужин, а Соня сидела по другую сторону стола, проверяя нотные тетради — диктанты по сольфеджио. В стороне от тетрадей лежал вскрытый почтовый конверт.

— От брата? — спросил у Сони муж, подойдя к умывальнику и принимаясь по профессиональной привычке долго и тщательно мыть руки.

— Да, — сказала Соня.

— Ну, можно поздравить?

— Нет, — сказала Соня.

Он удивленно повернулся к ней.

— Наверно, он провалился на экзаменах, — сказала Соня.

— Но он же прошел творческий конкурс…

— А потом — экзамены, — грустно сказала Соня. — Пишет, что его взяли на работу в газету, стажером. Уже напечатал одну статью…

— Н-да… — неопределенно сказал муж. — Где же он живет?

— Пока у какого-то приятеля. Я поеду к нему на каникулы.

— Ну-ну… — Он вымыл наконец руки, сел к столу, вздохнул: — Устал. Даже есть не хочется…

Она вопросительно глянула на него.

— Парня одного привезли, — сказал он. — Я уже домой уходил, и так две операции было сегодня, и вдруг привезли. То ли с поезда упал, то ли сам бросился — трезвый совершенно. Между прочим, земляк твой. Расулов фамилия.

Соня в ужасе посмотрела на него.

— Как ты сказал? — медленно произнесла она.

— Я говорю, земляк твой. Расулов фамилия. — Он принялся есть.

— Что с ним?

— Ребро сломал и вообще — побился. Но ничего, жив, я его заштопал. Ты чего? — Он удивленно перестал есть, глядя, как Соня вскочила с места, заметалась было по комнате, собираясь то ли переодеться, то ли набросить что-то на себя, а потом — как была в домашнем халате — бросилась из комнаты.

— Соня!

Но она уже выбежала из дома.

Она прибежала в больницу запыхавшаяся, с растрепанными от бега волосами. С трудом переведя дыхание, спросила у дежурной медсестры:

— Где он?

— Домой ушел, час как ушел, что с вами? — удивилась та.

— Кто ушел?

— Ну, муж ваш, Олег Павлович…

— Расулов где? Расулов, мальчик!

— А, мальчик! В боксе он, спит.

— Проводи меня…

Медсестра, недоумевая, провела ее в бокс — маленькую палату. На ходу говорила:

— Олег Павлович ему операцию сделал и швы наложил, спит он теперь… Чернявый такой, грузин, наверно… Вот он тут.

— Сама ты грузинка, — сказала Соня и открыла дверь палаты.

На койке — перебинтованный, с пластырями на лице и с запекшимися губами — спал Мурат.

Соня вошла, села рядом с койкой на стул.

Молча смотрела на спящего Мурата.

Медсестра мялась в двери, потом кашлянула.

— Иди, Зоя, я посижу… — сказала Соня.

Медсестра ушла, а Соня продолжала сидеть. Во сне Мурат чуть поморщился от боли — видно, у него еще горело от ушибов лицо.

Соня наклонилась к нему и тихо, почти неслышно поцеловала сначала рассеченную бровь, потом — пластырь на лбу, расцарапанную щеку…

Он вздохнул во сне и словно улыбнулся. Она отстранилась. Потом медленно встала, вышла из палаты и тихо закрыла за собой дверь.

По коридору больницы навстречу ей шел озабоченный муж, его сопровождала медсестра.

— Что случилось? — спросил он у Сони. — Ты знаешь этого парня?

— Знаю, — сказала Соня. — Он приезжал ко мне.

— К тебе? — удивился он. — Зачем?

Она посмотрела на него, потом сказала медсестре:

— Зоюшка, когда он проснется, ты не говори ему, что я была. Он будет спрашивать — ты не говори, ладно? А утром я ему с Олегом Павловичем завтрак пришлю. Но ты скажешь ему, что это такой… ну, больничный завтрак, ладно? — Соня посмотрела на мужа и сказала ему: — Пока он будет лежать, я буду ему готовить. Только не говори ему, что ты мой муж…

— Ну хорошо… — пожал плечами муж. — А кто он тебе?

— Теперь это уже не имеет значения, Олик, — грустно сказала она. — Сколько он будет лежать?

— Перелом ребра. Месяц, — сказал муж. — Ты же собиралась ехать в Москву, к брату.

— Значит, не поеду.

Осенью, когда тутовые деревья осыпают на тротуары нашего города спелые мохнатые ягоды и на улицах не встретишь ни одного незагорелого человека, перед зданием университета собирается огромная толпа бледнолицых юношей и девушек. Это — абитуриенты, сдавшие последний экзамен и теперь лихорадочно отыскивающие свои фамилии в списках зачисленных в институт.

В этой клокочущей всеми страстями — от буйной радости до безутешных девичьих слез — толпе прорваться к спискам так же нелегко, как к кассам кинотеатра во время очередной недели арабского фильма.

Мурат, Гога Махарадзе и Серый все же протиснулись к спискам принятых на физико-математический факультет.

Список был невелик — фамилий тридцать, столбиком, и фамилии были в нем не в алфавитном порядке, а по числу баллов, которые набрали абитуриенты, — сначала шли фамилии тех, кто набрал 25 баллов, потом — 24 (и среди них фамилия Сашки Серого), а в самом конце списка стояли две фамилии — какой-то Аверидзе и Расулов М., то есть Мурат.

— Приняли! — радостно бросился в объятия Серого Мурат и тут же оглянулся на опечаленного Гогу Махарадзе. — Слушай, а где твоя фамилия?