Читать книгу "Люди огня - Олег Волховский"

— Ну все, прощай, свобода! — усмехнулся я. — Завтра нас погонят восстанавливать Лубянку

— Не погонят, — улыбнулся Эммануил. — Успокойся, Пьетрос, это мои танки.

— Как?!

— Да, я забыл вам представить. Это генерал Сергеев, начальник Генерального штаба, а теперь наш союзник.

Мы свернули в Георгиевский переулок и остановились у входа в Госдуму. На ступеньках нас встретила Мария и начала убеждать Учителя, что у нее чисто профессиональный интерес, а посему в случае чего она продемонстрирует журналистское удостоверение — и ее не тронут. Он махнул рукой.

Я тоскливо взглянул на крышу родного колледжа, выглядывавшую из-за домов, и вошел в здание Думы вслед за равви.

На проходной нас опять словно не заметили, и мы беспрепятственно проникли внутрь и поднялись в зал заседаний.

— Это он! — воскликнул кто-то из депутатов, когда мы входили, и зал приветствовал Учителя вставанием и аплодисментами. По-моему, он не ожидал столь теплого приема, но сразу сориентировался и направился к трибуне. Мы встали полукругом за его спиной. Он улыбнулся залу и жестом приказал всем сесть.

— Я вижу, вы узнали меня, — уверенно начал он. — Тем лучше, значит, не будем терять времени на представления и сразу перейдем к делу. Вчера я упразднил Инквизицию и разрушил Лубянку. Если вы смотрели телевизор, мне незачем вдаваться в подробности. Сегодня я объявляю Президента низложенным и провозглашаю себя Первым Консулом. Москва занята верными мне войсками. Возможно, аплодисменты некоторых из вас объясняются тем, что вы этого еще не поняли. Повторяю: это мои танки. И рядом со мной всем вам известный генерал Сергеев, мой союзник. Я гарантирую, что в стране будет восстановлен мир и твердый порядок. Думаю, всем уже надоели забастовки, анархия и бесконечные интриги политических группировок. Вы же, господа парламентарии, можете со спокойной совестью удалиться на каникулы. Сегодня, если не ошибаюсь, последний день вашей работы.

В зале поднялся возмущенный гул и свист. Кто-то крикнул: «Узурпатор!» Его поддержали, но Учитель поднял руку, и все замолкли.

— Я имею право на эту власть более, чем кто-либо другой. И не только на эту. И теперь лишь личные амбиции мешают вам принять то, что уже произошло.

Он кивнул Сергееву, и тот приказал что-то по сотовому телефону.

Не прошло и пяти минут, как в зал начали просачиваться спецназовцы и вставать цепочкой вдоль стен и в проходах. Учитель довольно улыбнулся.

Но еще через мгновение улыбка исчезла с его лица, и оно стало более чем суровым, потому что широко распахнулись двери слева от нас и на пороге появился другой отряд спецназовцев.

Эммануил вопросительно посмотрел на Сергеева.

— Парламентская охрана.

— Они вам не подчиняются?

Генерал отрицательно покачал головой.

Спецназовцы Сергеева направили дула автоматов на парламентскую охрану. Охрана — на них. Казалось, столкновение неизбежно.

Учитель поднял руку.

— Не сметь! — приказал он своим, потом обернулся к охранникам. — Что вам угодно, господа?

— Вы арестованы! — объявил командир. — Сдавайте оружие!

— У меня нет оружия. Что же касается ареста, идите сюда. Что в дверях-то стоять?

Командир с подозрением покосился на эммануиловцев.

— Они не выстрелят, — сказал Учитель. — Я приказал им не стрелять. Давайте поговорим. Смотрите!

Эммануил провел рукой по воздуху, указывая на пол перед охранниками. И вслед за его движением на полу пролегла черная трещина, которая начала медленно расширяться.

— Смотрите! Это трещина на теле мира. Она появилась в тот миг, когда я ступил на землю, и пролегла через сердце каждого из вас. По одну сторону свет, по другую — тьма, по одну сторону добро, по другую — зло, по одну сторону те, кто принял меня, по другую — отступники. Видите?

Трещина стала шире и глубже. Из нее вырвались языки пламени.

— Это огонь, предназначенный для вас.

Трещина, удлиняясь, побежала вокруг охраны.

— И вот вы уже на острове, окруженном пламенем. И он все уменьшается. И армия, и народ уже на моей стороне, а вы — только кучка безумцев, осмелившихся сопротивляться тому, кто много могущественнее вас, и достойны лишь жалости.

Остров, на котором стояли солдаты, катастрофически уменьшался, от него то и дело отламывались куски и падали в огонь. Спецназовцы медленно отступали от краев и с ужасом смотрели в огненную бездну.

— Но для того, кто примет меня в своем сердце, пропасть станет узкой трещиной, которую достаточно перешагнуть. Потому что я никогда не отворачиваюсь от тех, кто идет ко мне. Только протяните мне руку.

И он легко спустился с трибуны и шагнул в бездну. Только бездны уже не было. Я увидел, что рослый командир парламентского спецназа обессиленно повис на руках Эммануила, а по полу проходит тонкая трещина. Я сглотнул слюну. В горле у меня пересохло.

— Ну все, — улыбнулся равви. — Все живы. Между прочим, вы очень кстати, ребята. Президент низложен, и вы переходите в мое распоряжение. Сейчас мы пойдем в Кремль, где я приму власть. Вы будете моей охраной.

— Да кто ты, черт побери? — возмутился командир охранников.

— Господь, — небрежно пояснил равви и подал нам знак следовать за ним, а сам ласково взял за руку офицера и повел его к двери. — Пойдемте! — кивнул он остальным.

Не знаю, что произошло, опешили ли они от такой наглости или Учитель обладал мистической силой, заставлявшей подчиняться тех, кто еще минуту назад желал ему поражения и смерти, но я не верил своим глазам — за ним пошли!

— В Кремль, равви? — робко поинтересовался я. — А как же телевидение?

— Теперь они за нами побегают, а не мы за ними, — и Учитель решительно направился к выходу из здания Госдумы.

В Кремле нас ждала еще одна неожиданность. Здесь была суета, беготня, взволнованные разговоры многочисленных чиновников и полное равнодушие к нам охраны. Оказалось, что Президент скоропостижно скончался. Говорили то ли об инфаркте, то ли об инсульте. Впрочем, кто его знает?

А утром было телеобращение к народу, короткое и искрометное. Причем каждый услышал в нем то, что хотел услышать. Я только поражался рассказам своих знакомых, настолько они отличались друг от друга. Зато вид у всех слушателей был загруженный и удовлетворенный.

Обращение через спутниковое телевидение транслировалось по всем странам мира, причем, по словам опешивших журналистов, не понадобились переводчики. Эммануилу непостижимым образом удавалось говорить на всех языках одновременно.

Народ же, как ему и положено, безмолвствовал. Ему давно было все по фигу, этому, который народ.