Читать книгу "Женщина со шрамом - Филлис Дороти Джеймс"

— Рода, поедем сегодня ко мне. Сейчас. Прошу тебя. Это важно. Нам нужно поговорить.

— Но мы ведь поговорили.

— В основном про тебя и про Манор. Не о нас.

— А разве Джереми не ждет тебя? Разве ты не должен обучать своих клиентов тому, как справляться с приводящими их в ужас официантами и пробками в винных бутылках?

— Те, кого я обучаю, обычно приходят вечером. Прошу тебя, Рода.

Она наклонилась — поднять сумку.

— Прости, Робин, но это невозможно. Мне еще через многое придется пройти до отъезда в Манор.

— Это возможно. Это — всегда возможно. Ты хочешь сказать, что просто не хочешь ко мне поехать?..

— Это возможно, но в данный момент неудобно. Давай поговорим после операции.

— Это может быть слишком поздно.

— Слишком поздно для чего?

— Для очень многого. Неужели ты не понимаешь — я боюсь, что ты собираешься меня бросить. Ты собираешься круто изменить свою жизнь. Может, ты захочешь избавиться не только от своего шрама.

Впервые за все шесть лет их отношений в их разговоре прозвучало это слово. Негласное табу, установившееся между ними, было нарушено. Встав из-за стола (по счету было уже уплачено), Рода сделала усилие, чтобы в ее голосе не звучало возмущение. Не глядя на Робина, она произнесла:

— Мне очень жаль, Робин. Поговорим после операции. Я собираюсь взять такси и поехать в Сити. Хочешь, я тебя куда-нибудь подброшу по пути?

Вопрос был привычным — Робин никогда не ездил на метро.

Однако не к месту произнесенное им слово все испортило. Он отрицательно покачал головой, но ничего не ответил и молча последовал за ней на улицу. Там, когда они уже собирались направиться каждый своим путем, он вдруг сказал:

— Когда я с кем-нибудь прощаюсь, я всегда боюсь, что больше не увижу этого человека. Когда моя мама уходила на работу, я смотрел из окна, как она уходит. Я до смерти боялся, что она не вернется. Ты когда-нибудь чувствуешь такое?

— Нет. Только если человеку, с которым я расстаюсь, за девяносто и он хил или страдает неизлечимой болезнью в терминальной стадии. Мне не девяносто, и я не больна.

Однако, когда они наконец расстались, Рода остановилась и впервые за все время обернулась — взглянуть на его удаляющуюся спину, и смотрела, пока он не скрылся из виду. У нее не было страха перед операцией, не было предчувствия смерти. Мистер Чандлер-Пауэлл сказал, что всегда есть некоторый риск при общем наркозе, но в руках таких экспертов это можно было сбросить со счетов. И все же, когда Робин скрылся из виду, а Рода повернулась — идти своим путем, она на миг испытала тот же иррациональный страх, что и он.

5

К двум часам дня во вторник, двадцать седьмого ноября, Рода была уже готова нанести свой первый визит в Шеверелл-Манор. Все наиболее важные задания были завершены и сданы вовремя — впрочем, так бывало всегда. Она никогда не могла уехать из дома хотя бы на одни сутки без того, чтобы не привести дом в порядок, все тщательно вымыв и вычистив, выбросив мусор, заперев все ящики с бумагами в кабинете, проверив внутренние запоры на окнах и дверях. Какое бы обиталище она ни называла своим домом, оно должно было оставаться безупречным, если она хотя бы на время его покидала, словно такая скрупулезность могла гарантировать ей благополучное возвращение.

Вместе с брошюрой о Маноре Рода получила указания, как ехать в Дорсет, но, как обычно, когда дорога была ей незнакома, она записала маршрут на карточке, которую поместила на приборной доске. Утро было облачным, но порой меж облаков проглядывало солнце, и хотя она выехала поздно, выбраться из Лондона оказалось довольно долгим делом. К тому времени как — почти двумя часами позже — Рода выехала с магистрали М-3 на Рингвуд-роуд, уже начинало темнеть, а с темнотой явился и порывистый ветер с дождем; через пару секунд дождь полил сплошной стеной. «Дворники» задергались на ветровом стекле, словно живые существа, не в силах справиться с потоками воды. Впереди невозможно было разглядеть ничего, кроме света собственных фар на бегущих по дороге ручьях, которые быстро сливались в стремительную реку. Огни встречных фар проплывали мимо совсем редко. Безнадежно было пытаться ехать дальше, так что Рода стала вглядываться сквозь стену дождя, отыскивая поросшую травой обочину, где можно было бы встать, не боясь увязнуть. Через несколько минут она смогла осторожно съехать на небольшую, в несколько ярдов, ровную площадку перед массивными воротами какой-то фермы. Здесь по крайней мере не было риска попасть в незаметную канаву или в мягкую, засасывающую колеса, глинистую грязь. Рода выключила мотор и прислушалась к дождю, барабанившему по крыше машины, словно град пуль. Под этой атакой ее «БМВ» казался хранилищем замкнутого стального мирка, чей покой лишь усугублял смятение, царившее снаружи. Рода знала, что вокруг нее, за невидимыми, аккуратно подстриженными живыми изгородями, простираются чуть ли не самые красивые пейзажи сельской Англии, но сейчас она ощущала себя заточенной в беспредельности, не просто ей чуждой, но потенциально недружелюбной. Перед поездкой она отключила свой мобильный телефон, как всегда, с чувством облегчения. Никто на свете не знал, где она, никто на свете не мог до нее дозвониться. Не было проезжающих машин, и, вглядываясь сквозь ветровое стекло, она видела лишь стену воды, а за ней размытые, трепещущие пятна света — окна далеких домов. Обычно Рода бывала рада тишине и умела обуздывать свое воображение. Она размышляла о предстоящей операции без страха, хотя и сознавала, что у нее имеются основания для опасений: при применении общего наркоза всегда есть некоторый риск. Но сейчас в ней зародилось беспокойство, гораздо более глубокое, чем волнения по поводу ее предварительного посещения Манора или из-за предстоящей операции. Это беспокойство, как она вдруг обнаружила, было слишком похоже на безотчетное предчувствие, чтобы принимать его со спокойной душой, словно некая реальность, раньше ей неизвестная или вытесненная из сознания, навязчиво пыталась заставить себя почувствовать, требовала себя признать.

Бесполезно было пытаться послушать музыку — она не смогла бы соревноваться с грохотом бушевавшей снаружи бури. Рода опустила спинку сиденья и закрыла глаза. Воспоминания — некоторые давние, другие совсем свежие — беспрепятственно заполонили ее мысли. Она снова переживала тот майский день, полгода назад, который стал причиной ее сегодняшней поездки, из-за которого она оказалась на этой безлюдной дороге. В пачке скучнейшей почты — циркуляров, извещений о собраниях, которые у нее не было намерения посещать, счетов — оказалось письмо от матери. Письма от матери были еще более редким явлением, чем их короткие беседы по телефону, и Рода взяла конверт, который был квадратнее и толще, чем те, что обычно присылала ей мать, с дурным предчувствием: что-то, видимо, случилось неладное — болезнь или что-нибудь с домом, и требуется ее, Роды, присутствие. Однако это было приглашение на свадьбу. Открытка с текстом, напечатанным особым, с завитушками, шрифтом, в обрамлении свадебных колоколов, сообщала, что миссис Айви Грэдвин и мистер Роналд Браун надеются, что их друзья смогут участвовать в праздновании их свадьбы. Указывались дата и время бракосочетания, название и адрес церкви и гостиницы, где новобрачные будут рады принять гостей за праздничным столом. В записке от руки, написанной почерком матери, говорилось: