Читать книгу "Конец главы - Николас Блейк"

Все, кроме первой фразы, было вымарано, а потом восстановлено снова.

Этот лихой выпад еще больше разжег у Найджела желание познакомиться с автором. Найджел договорился встретиться с генералом в его клубе, куда и направил теперь свои стопы.

Лакей проводил его в библиотеку, где генерал сидел один и читал Пруста.

— Ага, Стрейнджуэйз? Надеюсь, вы пьете? Два арманьяка, двойных.

Найджел пожал руку невысокому суховатому подвижному человеку. В лице генерала странно сочетались черты ученого и пирата: седые волосы, высокий лоб, мечтательные голубые глаза, а под ними усы головореза, сочные красные губы и таран вместо подбородка. Голос у него был добрый, но речь, когда он волновался, становилась отрывистой.

Найджел искренне похвалил его за то, что успел прочесть из книги.

— Удивлены, что и военные бывают грамотными? — ухмыльнулся генерал.

— Удивляюсь, когда теперь кто бы то ни было пишет грамотно.

— Джералдайн говорит, что вы охотитесь за виновником. Не могу сказать, что я этому сочувствую. Дай Бог ему здоровья.

— Но не вы же забрались тайком в издательство для этого черного дела?

Торсби опять ухмыльнулся:

— Забрался бы за милую душу, но меня бы зацапали. Конечно, я мог подкупить кого-нибудь из подручных Джералдайна, чтобы тот это сделал вместо меня. Вам не приходило в голову? — Голубые глаза смотрели на собеседника с невинным мальчишеским озорством.

— Откровенно говоря, приходило.

— Не подкупал. Честное слово. Ага, вот и арманьяк.

Генерал Торсби поднял бокал:

— Ваше здоровье. Но «удачной охоты» не скажу. Вижу, вы стараетесь меня раскусить. Пусть мои усы не вводят вас в заблуждение. Отрастил, чтобы пугать солдат, а теперь лень сбрить. Маскировка. И к тому же идут к котелку.

Найджел ухватился за эту нить:

— Вы, насколько я знаю, вышли в отставку после ссоры с генерал-губернатором?

— Да.

— Не возражаете, если я задам вам бестактный вопрос?

— Задавайте, а там посмотрим.

— Ваши нападки на генерала Блэр-Чаттерли — это… как бы это сказать?.. критика pro bono publico — ради общего блага — или же у вас к нему личная неприязнь?

— И то и другое. Его надо вывести на чистую воду. К тому же один из двух офицеров, заживо сгоревших вместе с солдатами в казармах Уломбо, был моим подопечным.

Наступило молчание. Генерал свирепо уставился на томик Пруста, лежавший перед ним на столе.

— Понятно, — протянул Найджел. — Это еще больше осложняет дело.

— В каком смысле?

— Процесс о клевете. Истец может обвинить вас в том, что вы руководствовались личными мотивами. Вам будет трудно доказать свою объективность.

— Истец обнаружит, что подобное обвинение может рикошетом ударить и по нему, — мягко парировал генерал.

— У него были к вам личные претензии? До выхода книги?

— Да, из-за моего доклада о политических беспорядках в колонии и о тех мерах, которые надо было принять, чтобы их пресечь… Он был нелестным для старика Б. Ч.

— Но он же…

— Да, его потом оправдали. У него большие связи наверху, у нашего Б. Ч. — Речь генерала Торсби стала отрывистой, чеканной. — Обелили, как могли. Замяли, как могли. Из соображений высшей политики. Меня от этих политиков тошнит.

— Понятно.

— Что же вам понятно, друг мой? — Голубые глаза смотрели пронзительно и светились умом.

— Вы хотите, чтобы дело о клевете было вынесено в суд. Вы хотите, чтобы безрукость Блэр-Чаттерли была выставлена на свет Божий. Чтобы все увидели, чего стоит его реабилитация. А дело о клевете — единственный способ этого добиться, хотя оно и может вас совсем разорить. Я бы назвал вашу позицию высокопатриотической.

— Могу вас заверить в одном. Я бы поступил так же, если бы мой молодой друг и не погиб там.

— Да. Не хочу читать вам мораль, но ни «Уэнхем и Джералдайн», ни типография не просили, чтобы вы втягивали их в свою борьбу.

Пиратская бесшабашность генерала Торсби стала еще приметнее.

— Пусть и они рискуют. Издатели ведь страхуются от возможных обвинений в клевете, не правда ли? И потом им есть что сказать в свое оправдание: они сделали все, чтобы изъять обидные места из книги.

— Это не оправдание. Им хочется мировой.

— Старик Б. Ч. на нее не пойдет, — злорадно сообщил генерал. — Не посмеет. Дело получило слишком широкую огласку. Ему придется выйти и публично поваляться в грязи. Хотите еще выпить?

— Нет, спасибо. А что скажет ваш адвокат?

— Я со своим пронырой договорился. Ему велено утверждать, что я писал правду и сделал это в общественных интересах.

— Дело, как говорится, хозяйское. Ваши обвинения могут быть доказаны?

— Друг мой, последние несколько лет я посвящал большую часть своего вынужденного досуга сбору фактов, подтверждающих эти обвинения. У меня на Б. Ч. целое досье. Даже на моего проныру оно произвело впечатление. Может, я сумасшедший, но не такой уж болван.

Найджел закурил.

— Что ж, сэр, желаю вам успеха. Однако боюсь, что я не приблизился к решению моей задачки.

— Расскажите мне, как это все было.

Найджел кратко изложил ему суть дела. Живой ум генерала сразу же заработал.

— Следовательно, возможность сделать это была почти у всех сотрудников издательства. Тогда вам надо выяснить мотив. Наверное, какой-нибудь мстительный субъект, дай Бог ему здоровья, хотел мне навредить, не понимая, что оказывает услугу.

— Или же хотел навредить издательству. Да, — Найджел рассеянно обвел взглядом ветхие книги, которыми были заставлены стены, — вы когда-нибудь встречали даму по фамилии Майлз, Миллисент Майлз?

— Кого? Писательницу? А как же! Нелепая женщина. Надавал ей как-то раз по заднице, образно говоря, конечно.

Найджел попросил рассказать об этом подробнее.

— Кажется, это было году в сороковом. Мой батальон стоял на восточном побережье, дожидаясь начала настоящей войны. Солдаты изнывали от скуки. Нам присылали лекторов, в том числе приехала и ваша мисс Майлз. Она провела беседу о романе. Для самых маленьких. Снисходила. До того пригибалась к нашему жалкому интеллектуальному уровню, что слышно было, как корсет скрипит. И между делом стала болтать, какая гадкая вещь война. Довольно бестактно в подобных обстоятельствах. Никто не знает лучше кадрового военного, что война — это самая идиотская забава, придуманная человечеством. А солдаты не любят, когда с ними обходятся покровительственно, — они просто рычали от злости еще в середине ее выступления. — В глазах генерала загорелся веселый огонек. — Поэтому, когда она потом с нами обедала в офицерской столовой, мы от нее оставили мокрое место.