Читать книгу "Ида Верде, которой нет - Марина Друбецкая"

— Попробую.

— Вот и отлично! — обрадовался Пальмин, обернувшись к Лозинскому. — Можешь ехать снимать свою пошлую рекламу. Начнем в сентябре.

— Это не реклама! — надулся Лозинский, и на лице его появилось обиженное детское выражение. — Это видовой фильм с целью пропаганды автомобильного дела.

— Ладно-ладно! Представляете, Рунич, наш друг решил пуститься в коммерцию и едет в Среднюю Азию снимать автопробег, который устраивает князь Канишев. Князь собирается строить в тех местах автомобильную фабрику, и наш друг совершенно извелся — а ну как пропустит эту упоительную прогулку, участие в которой оплачивается кругленькой суммой! Не грусти, Лекс, получишь все сполна! Впрочем, надо бы спрыснуть наш джентльменский договор. Может, посетим ресторацию? Тут, на берегу озера, есть недурная.

Рунич с трудом отвертелся от настойчивых приглашений бойкого Пальмина — спрыскивать ничего не хотелось, да и сидеть в ресторации с этими щенятами казалось излишним. Фамильярности ни к чему. И о чем, собственно, они стали бы говорить за бокалом игристого? Он уже утомился этим странным длинным несуразным днем и его громкогласными обитателями, так настойчиво вторгшимися в его жизнь, и хотел как можно скорее оказаться в тиши своей библиотеки. Отдохнуть. Думать о будущем сценарии пока боялся. Если ничего не выйдет, так, верно, не выйдет уже никогда. Шанс будет упущен.

Впрочем, вздор! Чего он боится? Чего разнюнился? Выйдет — не выйдет… Кто знает, что, как и когда проснется в нем после многолетней мучительной спячки?

Нет, он не будет ставить судьбе условий. Правильнее всего — отнестись к киношной истории с иронией, обратить работу в шутку, пересмеять самого себя.

Домой он вернулся на таксомоторе в ровном настроении и, посмеиваясь, приготовил к завтрашнему утру стопку чистой бумаги и новенькую самописку.

Глава четвертая

Буря в пустыне

Автоколонна шла по раскаленной пустыне — пять машин, в последней из которых, шестиместном «Бьюике», ехали Лозинский и оператор Андрей Гесс. Кроме них и шофера, в машине никого не было: кинокамера и железные коробки с пленкой занимали слишком много места.

С места ночевки выехали затемно и уже несколько часов обливались потом под злым палящим солнцем. Воды было вдоволь — запаслись по-хозяйски, с избытком, но… Но Лекс Лозинский давно понял, что расчеты его на необременительную прогулку с пикником не оправдались. Месяц поджариваться на этой адской сковородке. Спать на земле. Жрать сухие галеты. Если удавалось завернуть по дороге в какой-нибудь чахлый кишлак, то — вот счастье! — обливались, как ненормальные, холодной водой из колодца или арыка, с жадностью поедали огромные куски жареной жирной баранины, от которой по ночам к горлу подкатывала тошнота и крутило живот.

Бежать было некуда. Да Лекс и не собирался — слишком щедрое вознаграждение посулил князь Канишев за этот крестный путь. Кроме того, путешествие оказалось пусть маловыносимым, однако неопасным. Разве что долбанет солнцем по темечку. А пробковые шлемы на что?

Лекс был трусоват. Опасности были ему ни к чему. Он и так удивлялся, что ввязался в эту авантюру. Авантюр в жизни Лекса до сей поры было раз-два и обчелся. Гимназистом старших классов целовался с соседской барышней ночью на кладбище. Потом очень гордился собой. На спор спрыгнул со стены полуразрушенной крепости на городском валу. Повредил ногу и зарекся совершать глупости.

Сын провинциального хирурга, всю жизнь проработавшего в госпитале, после окончания гимназии Лекс уехал в губернский город и поступил в медицинскую академию. Отучившись с год, вдруг обнаружил, что человеческое тело придется изучать не только по анатомическим атласам, и на первом же занятии в анатомичке с позором упал в обморок. Больше в академии его не видели.

Лекс двинулся в Москву, где проживал без малого пять лет, подвизаясь на киносъемочных площадках сначала осветителем, потом ассистентом режиссера, а с недавних пор и режиссером. На его счету было две комические, одна мелодрама и одна историческая. Не бог весть что, учитывая, что снимать звезд Лексу не давали — перебивался начинающими актерами.

История с сюрреалистической драмой, придуманной Пальминым, казалось Лексу, выведет его на широкую дорогу настоящего искусства, вскормленного настоящими деньгами. Слава и деньги — суть одно, справедливо полагал Лекс. А добившись славы, он покажет, на что способен сам.

Пока же приходилось зарабатывать каторжным трудом. Следы узорчатых шин на песке, солнечные зайчики отражаются в металлических деталях авто, блестящие капоты с разноцветными флажками — все это дивно, но устал он, однако, как собака. Грязный, пыльный, злой. Руки и ноги налиты свинцовой усталостью.

Внезапно хлынул проливной дождь, и выжженный песок мгновенно, как это бывает только в пустыне, превратился в трясину.

Машины забуксовали.

Шедший впереди «Форд» остановился. Оттуда выскочил человек, замахал платком. Знак: всем стоять.

Из машин вылезли люди, сбежались к «Форду». Принялись подкладывать под колеса доски, толкать. Шофер давил на газ. Матерился. Из-под колес летели комья грязи.

Лозинский с Гессом тоже вылезли из машины, потащили наружу тяжелую камеру. Приказ князя был: снимать все, что будет происходить в пути, особенно происшествия.

Камера не хотела стоять на размокшем песке. Заваливалась набок.

Лозинский с трудом выровнял ее, уцепился за треногу.

Гесс начал крутить ручку.

С оператором — считал Лозинский — ему и повезло, и нет. Этой весной Гесс снимал грандиозную эпопею «Защита Зимнего», о которой кричат все газеты и толкуют на всех углах. Говорят, они с режиссером Сергеем Эйсбаром чуть не погибли, когда лезли на шпиль Адмиралтейства, и что съемки поражают размахом и изобретательностью. Ну-с, осенью будет премьера, посмотрим.

И вот теперь Гесс ноет, что все делается не так: нужно было взять воздушные шары, наполнить гелием и снимать автопробег с воздуха.

Какой, на хрен, воздух! Какой, на хрен, гелий! Очумелый тип достался ему. В Москве выглядел тихоней — очочки, застенчивая улыбочка в усы, — а через двое суток оказался «зрелым авангардистом», как сам себя называет.

Камера стрекотала. Дождь не прекращался. Еще один взмах платком от переднего авто. Сворачиваем. Не проехать.

Гесс с Лозинским затащили камеру обратно в машину.

Лозинский развернул карту. Неподалеку находился городок с труднопроизносимым названием. Впрочем, расстояния не подчинялись прямому измерению в этих местах. «Неподалеку» могло означать что угодно: добраться до городка за час, к вечеру или не добраться вообще.

Добрались к вечеру. Городок оказался тихим, зеленым, с бегущими вдоль улиц веселыми арыками, инжирными и гранатовыми деревьями, глухими белыми заборами, за которыми угадывался сладостный покой тенистых цветущих садов. И — о чудо! — имелась маленькая гостиница, похожая на глинобитный домишко, но — все равно чудо!