Читать книгу "Мальчик в полосатой пижаме - Джон Бойн"

— Что ты не хотел делать? — полюбопытствовал Бруно.

— Ну, не знаю, — пожал плечами отец. — Да и не о том речь. Я был всего лишь ребенком и не понимал, что пойдет мне во благо, а что во вред. Иногда, к примеру, я не хотел сидеть дома и делать уроки. Я рвался на улицу играть с друзьями, вот как ты сейчас, а теперь, оглядываясь назад, я вижу, насколько был глуп.

— Значит, ты понимаешь, каково мне. — В душе Бруно затеплилась надежда.

— Да, но я также понимаю моего отца, твоего дедушку. Ему было лучше знать, что будет для меня полезнее, и если я поступал так, как он считал нужным, сразу становилось так легко на душе. Неужто ты полагаешь, что я добился бы успеха в жизни, не научись я твердо различать, когда требуется отстаивать свою точку зрения, а когда — помалкивать и выполнять приказы? А, Бруно?

Бруно огляделся. Его взгляд упал на угловое окно, и сквозь стекло он увидел тоскливый пейзаж с оградой и проволокой.

— Ты совершил какой-то промах? — спросил он после паузы. — И этим рассердил Фурора?

— Я? — Отец удивленно уставился на него. — С чего ты взял?

— Что-нибудь испортил? Знаю, все говорят, что ты важная фигура и что у Фурора на твой счет большие планы, но разве послал бы он тебя в такое место, если бы не хотел за что-то наказать?

Отец рассмеялся, и Бруно огорчился еще сильнее: ничто так не бесило его, как смех взрослых, которые потешаются над его невежеством, особенно когда он пытается выяснить что-нибудь, задавая вопросы.

— Ты не осознаешь значение моей новой должности, — сказал отец.

— Ну, я не думаю, что ты очень хорошо работал, если нам пришлось бросить наш красивый дом и наших друзей и переехать в это отвратительное место. Я думаю, что ты сделал что-то неправильное, и тебе надо пойти и попросить прощения у Фурора, и тогда, может быть, все уладится. Он простит тебя, если ты искренне раскаешься.

Бруно не успел как следует поразмыслить над тем, что он скажет отцу, но слова уже сорвались у него с языка, и теперь, когда они закачались в воздухе, его одолевали сомнения: кажется, отцам такого не говорят. Но вот они, слова, уже сказанные, и не в его силах вернуть их обратно. Бруно испуганно проглотил слюну. Отец молчал, и спустя несколько секунд Бруно искоса взглянул на него — отец смотрел на сына с каменным выражением лица. Мальчик облизнул губы и отвернулся. Он чувствовал, что сейчас не время затевать с отцом игру в гляделки.

Тяжелое молчание длилось минуты две-три, затем отец медленно поднялся с кресла и направился к своему рабочему месту, сигарету он оставил в пепельнице.

— Любопытно, что это было: смелый поступок с твоей стороны или всего лишь неуважение. — Голос отца звучал тихо и спокойно, словно он разговаривал сам с собой. — Возможно, мне следует тебя похвалить.

— Я не хотел…

— Но сейчас ты помолчишь и послушаешь меня, — повысив голос, перебил отец, ведь правила, принятые в нормальной семье, на него не распространялись. — Я старался щадить твои чувства, Бруно, потому что понимаю: переезд дался тебе тяжело. И я внимательно выслушал тебя, хотя молодость и неопытность подталкивали тебя к неподобающим выражениям. И ты не мог не заметить, что я не отреагировал ни на одно из твоих дерзких высказываний. Но настал момент, когда тебе придется просто смириться с тем…

— Не хочу смиряться! — закричал Бруно и ошалело заморгал. У него и в мыслях не было выкрикнуть такое. Он не переставал удивляться самому себе.

На всякий случай Бруно подобрался, изготовившись дать деру. Но похоже, сегодня отца ничем нельзя было разозлить, — и если бы Бруно был честен с самим собой, он бы признал, что отец крайне редко злился; наоборот, он становился непробиваемо спокойным и недосягаемым, и в результате всегда брал верх. Вот и теперь, вместо того чтобы накричать на сына, а потом гоняться за ним по дому, отец лишь покачал головой, давая понять, что их спор окончен.

— Возвращайся к себе, Бруно. — Невозмутимый тон отца означал: возражать бесполезно.

Бруно встал, опасаясь, что вот-вот расплачется от бессилия. У двери он задержался и, обернувшись, задал последний вопрос.

— Папа… — начал он.

— Бруно, я не желаю… — раздраженно оборвал его отец.

— Я о другом хочу тебя спросить, — поспешно заверил Бруно. — Совсем о другом.

Отец вздохнул, что означало: Бруно позволено задать вопрос, но на этом все препирательства прекращаются.

Бруно хорошенько обдумал свой вопрос, тщательно подобрал слова, ему не хотелось, чтобы его обвинили в грубости или нахальстве.

— Кто эти люди, что тут живут?

Вопрос слегка озадачил отца.

— Военные, Бруно. И секретари. Мои подчиненные. Ты почти всех видел и раньше.

— Нет, я не о них. Люди, которых я видел из окна в моей комнате. Там, чуть подальше, в таких низеньких длинных домах. Они все одинаково одеты.

— Ах, эти. — Отец взмахнул рукой и коротко улыбнулся. — Эти люди… Видишь ли, Бруно, они и не люди вовсе.

Такого поворота Бруно никак не ожидал и совершенно не мог взять в толк, что отец имеет в виду.

— Разве? — вымолвил он.

— По крайней мере, не в нашем понимании, — продолжал отец. — Но тебя их присутствие не должно беспокоить. К тебе они не имеют никакого отношения. И ничего общего с тобой у них нет и не может быть. Обживайся в своем новом доме и веди себя хорошо — вот все, чего я прошу. Смирись с положением, в котором ты оказался, и тебе станет намного легче.

— Да, папа, — отозвался Бруно. Объяснения отца его не удовлетворили.

Он открыл дверь, но его окликнули. Отец стоял и смотрел на него, приподняв бровь, словно сын о чем-то позабыл. Бруно тотчас же вспомнил, стоило отцу подать знак, и отчеканил заученную фразу, совсем как взрослый.

Он вытянулся в струну, вскинул правую руку, щелкнул каблуками и выговорил четко и звучно, насколько мог, — изо всех сил стараясь походить на отца, — те самые слова, которыми тот всегда прощался с военными:

— Хайль Гитлер!

В представлении Бруно, это был еще один способ сказать: «Что ж, до свидания и всего хорошего».

Глава шестая

Горничная, которая им дорого обходится

Дня два спустя Бруно лежал на кровати в своей комнате, пялясь в потолок. Побелка потрескалась и отваливалась кусками. В их берлинском доме такого безобразия никогда не бывало, краска и штукатурка лежали ровно и подновлялись каждый год, летом, когда мама приглашала маляров. Бруно лежал, глазел на затянутые паутиной трещины и, щурясь, пытался высмотреть, что в них прячется. Ему чудилось, что в промежутках между побелкой и потолком обитают насекомые, это они разрушают потолок, усердно прогрызают трещины, в которые они могли бы протиснуться и выползти наружу, а потом сбежать через окно. Никто, подумал Бруно, даже насекомые не хотят жить в Аж-Выси.