Читать книгу "Новая жизнь - Орхан Памук"

Я был растерян. Я заверил мадам, что у меня нет никаких предположений. Некоторое время мы задумчиво смотрели на стол, на тарелку с пирожками и морковный салат. Красивый брат, который постоянно то выходил, то входил, извинился и сказал, что не смог найти моего задания. Я намекнул им, что сам наверняка найду тетрадь в комнате Джанан, но они намек не поняли и ограничились тем, что не слишком настойчиво пригласили занять пустовавшее место за столом. Но я был гордым влюбленным, я отказался. Уже выходя из комнаты, я пожалел об этом, заметив на пианино фотографию в рамке. На ней была изображена девятилетняя Джанан с косичками, рядом стояли родители; она была одета в костюм ангелочка с маленькими крыльями, западного ангелочка, с немного грустным детским взглядом и легкой улыбкой на губах. Волосы, думаю, ей заплели перед выступлением в школьном спектакле.

Какой холодной и враждебной казалась ночь, какими безжалостными выглядели темные улицы! Я понимал жавшихся друг к другу бездомных собак, сбившихся в стаи. Дома я с нежностью разбудил маму, заснувшую перед телевизором, прижался к ее бледной шее, почувствовал ее запах — и попросил обнять меня. Но позже, закрывшись в комнате, я вновь почувствовал, что настоящая жизнь начнется совсем скоро.

Той ночью я читал книгу. Читал, опять покорившись ей, читал, испытывая уважение и мечтая, чтобы она забрала меня. Я грезил новыми странами, новыми людьми, я видел океаны огня и моря тьмы, лиловые деревья и алые горы. А потом, словно после весеннего дождя, выходило солнце, грязные дома с мертвыми окнами и отвратительные улицы внезапно расступались передо мной, и тут, озаренная белоснежным светом, передо мной предстала Любовь. На руках она держала маленького ребенка — это была девочка с фотографии в рамке на пианино.

Девочка, улыбаясь, смотрела на меня. Казалось, она хотела что-то сказать, а может, уже сказала, но я не расслышал. Меня охватило чувство беспомощности: внутренний голос шепнул мне, что я никогда не стану частью этой прекрасной жизни. И, словно в подтверждение этому, я увидел, как обе они взмывают ввысь и, растворяясь, исчезают.

Видения пробудили во мне такой ужас, что я в страхе отстранился от книги — почти как в первый день, желая укрыться от нестерпимого света. Я с тоской ощущал себя здесь, в этой жизни, среди привычных вещей: сигарет, ножниц, учебников, занавесок, кровати; здесь, в тишине комнаты, меня тревожило чувство покоя, которое вселяли в меня стол, книга, неподвижность рук.

Я ощущал тепло своего тела, чувствовал удары пульса — и очень хотел оказаться вдалеке от этого мира. Одновременно с этим я слышал звуки в доме, далекие крики уличных торговцев и понимал — нет ничего невыносимого в том, что в полночь, здесь, в этом мире и в этом времени, я сижу и читаю книгу. Какое-то время я прислушивался только к этим привычным звукам: где-то далеко гудели автомобили, лаяли собаки, шумел ветер, разговаривали двое прохожих (уже почти утро, сказал один), мерно постукивали колесами товарные поезда. Много времени спустя, когда, казалось, мир словно растворился в абсолютной тишине, перед глазами моими возник призрак, и я наконец понял, что книга проникла в мою душу. Пока свет книги озарял лицо, душа моя была чистой страницей.

Я потянулся к ящику и достал оттуда тетрадь в клеточку, расчерченную под карты и графики. Я купил ее для занятий по статике за несколько недель до того, как узнал о книге. Я еще ни разу ею не пользовался. Открыв тетрадь, я вдохнул запах чистых, белых страниц, взял ручку и, предложение за предложением, стал записывать все то, о чем поведала мне книга. Я писал и писал. Когда в книге начинался новый параграф, я начинал с новой строки. Так, параграф за параграфом, я снова и снова погружался в жизнь книги. Через некоторое время я поднял голову от тетради и стал сравнивать свои записи с книгой: в тетради писал я, но мой рассказ абсолютно соответствовал тому, что было сказано в книге. И так мне это понравилось, что я стал писать каждую ночь — до рассвета.

На занятия я ходить перестал. Большую часть времени я, словно человек, пытавшийся сбежать от самого себя, просто шатался по коридорам; я бродил не останавливаясь, как заведенный, — еще раз в столовую, потом наверх, потом в библиотеку, потом в аудитории, опять в столовую, и каждый раз, когда я видел, что Джанан нигде нет, внутри у меня вспыхивал очаг боли.

Шли дни, я начал свыкаться с этой болью, научился жить с ней, мне даже иногда, пусть ненадолго, удавалось контролировать ее. Наверное, все же была какая-то польза в моих торопливых прогулках по коридорам и в курении со студентами; я надеялся найти что-то, что могло бы отвлечь меня: послушать чью-то историю, купить новый рейсфедер с лиловой ручкой, увидеть любое новое лицо. Все это, пусть ненадолго, спасало меня, заставляя не замечать боль одиночества и ожидания, разливавшуюся по всему телу откуда-то изнутри. Когда я входил куда-нибудь, где мог встретить Джанан, скажем в столовую, я не оглядывался вокруг. Сначала я украдкой смотрел в угол, где болтали курившие девочки в джинсах, и, разглядывая их, представлял, что Джанан сзади, у меня за спиной. Я так в это верил, что специально не оборачивался, чтобы она не исчезла. Я долго-долго смотрел в сторону тех, кто стоял в кассу, и тех, кто сидел за столом, на который две недели назад Джанан положила книгу. Так мне удавалось выиграть еще несколько секунд счастья, и я чувствовал за спиной легкое движение и тепло присутствия Джанан — и еще сильнее начинал верить в эту иллюзию. А когда, обернувшись, я убеждался, что Джанан нет, сладкая греза, медленно растекавшаяся по моим жилам, как сладостный сок, сменялась болезненным ядом, заставлявшим страдать все мое существо.

Я много раз слышал, что любовь — это сладкая пытка, я много читал об этом — в основном в книгах по гаданию, в газетных статьях типа «Ваш знак зодиака» или же «Дом-семья-счастье», среди кулинарных рецептов и фотографий готовых блюд. Свинцовая глыба внутренней боли, презренная ревность и одиночество настолько отдалили меня от людей и убили во мне всякую надежду, что я начал слепо верить не только в газетные астрологические прогнозы, но и в прочие знаки… Если до следующего этажа нечетное количество ступенек, значит, Джанан на верхнем этаже… Если сейчас выйдет женщина, то сегодня я увижу Джанан… Если поезд тронется, когда я досчитаю до семи, она найдет меня и мы поговорим… Если я первым спрыгну с парома, то она сегодня придет.

С парома первым спрыгнул я. И не наступил на полоски земли между плитками тротуара. И угадал, что число валявшихся на полу в кафе крышек от бутылок с газировкой окажется нечетным. И чай пил рядом с помощником сварщика, у которого пальто и свитер были одинакового, лилового цвета. А еще мне повезло: я смог составить ее имя из букв номеров машин первых пяти встреченных мной такси. Мне удалось задержать дыхание и пройти не дыша подземный переход в Каракёе от входа до выхода. Я смог сосчитать до девяти тысяч, не сбившись, пока ходил по Нишанташы и рассматривал окна домов. Я перестал общаться с теми друзьями, которые не знали, что «Джанан» переводится как «возлюбленная» и является одним из имен Аллаха. Заметив, что наши с ней имена рифмуются, я представил, что заказал свадебные приглашения и украсил их милым стишком, точь-в-точь как на обертках от карамелек «Новая жизнь». Целую неделю мне удавалось угадывать, ошибаясь не больше чем на пять процентов, число светящихся окон, видневшихся ровно в три часа ночи из моего окна. Ровно тридцать девять человек слышали, как я прочитал наоборот, с конца, знаменитую мысру[11]из Физули: