Читать книгу "Окраина пустыни - Александр Михайлович Терехов"

паутиной.

Сквозь грязное окно горбатился пышный воротник заметенного сне-гом подоконника, мертво торчала пивная палатка, люди дубели на трамвайной остановке.

Безмолвия не было на этом пресном зимнем свету: сталкивались, бились два дыхания, болезненно противно подсвистывал Шелковников из-за стены, кряхтел дряхлостью паркет, ветер отвешивал упругие пощечины окну, и темное, неясное, нутряное копошение обитало в мусоре за шкафом.

Грачев сидел, понурив голову, — будто ждал.

— Ничего, ничего, дружок, — подбодрил его лысый, никак не решаясь сесть, и посжился, спросив, наконец, с надеждой:

— А сосед? Ни разу не слышал? Вот видишь, — чуть не подскочил от радости лысый и расправил плечи. — А может и мыши. Под кроватью что тут у тебя?

— Обувь, сумки, варенье, учебники, — доложил Грачев, как на обыске, и вздохнул, словно после пролитых слез.

— Ничего, ничего, дружок, нормально, — лысый тяжело присел и со смертным оскалом обозрел подкроватное содержимое, подергивая носом. — Чего ж воняет-то? Туфельки, что ли, пардон, конечно? Или варенье давнишнее, бомбажное? Вообще, конечно, под кроватью все держать — не дело. В тумбочку хотя бы, или на шкаф, выше, — свет копился до масляной густоты на поляне его лысины, он тащил голову вдоль пола, бормоча. — Коробки тут какие-то, не по нашему написано, утюг вот — тоже зря, ох, сожгете вы общагу, запылает, шарфик тут какой-то позабыли, бросили, а он уже и заплеснел, ну-ка… —он резко отпрянул, отпрыгнул к стене, как ошпаренный, и глянул оттуда на дрогнувшего Грачева белым и очень спокойным лицом.

Грачев привстал. Ноги его залила упругая, горячая зыбь, Он, заикаясь, спросил, голос его слабел и сох:

— Что? Что там? Под… Да что там…

— А вы все правильно излагали, товарищ, — тоненьким голоском отозвался лысый и отвернулся к окну, сцепив ручки на животе. — А ежели вас интересует текущий момент, то мне требуется пакетик целлофановый. И что-нибудь такое… Картонки, что ль, кусок, поплотней. Хорошо, в общем, вам тут спалось.

— Б-большой пакет? — Грачев широко шагнул от кровати и прижался к стене сутулой спиной, почти сомкнувшись плечом с лысым. — Что там?!

— А? Пакетиком интересуетесь? — отрешенно пищал лысый. — Размером да как бы под буханку хлеба. Такой, примерно. И картонку. Чо там у вас, насморка нету? Нет? Вообще — нормально нюхаете? Ха-ха…

— Картон? Картон, есть, но вот там только, — показал Грачев под кровать и все пытался успеть заглянуть лысому в лицо, как в уходящий поезд. — Что вы там увидели?

— Из-под кровати картону не надо, не надо. Усопших чего уж тревожить, — лысый улыбался и подхихикивал без передышки, — А может, хотя бы совочек для мусора? Хотя что я… Вы ж не подметаете, зачем вам, чего это я спросил… Так может, хоть случайно завалился где? Совочком очень бы удобно— прах транспортировать, вынос тела осуществить.

— Совок ? Есть. В ванной, там…

— Ну так и неси скоренько, хах-ха, сделаю тебе доброе дельце…

— Что там?

— Уже ничего. Почти совсем. Ты сходи за совком-то. И пакетик, и пакетик мне скорей найди, да быстрей, а то передумаю, сам, один останешься.

— А вам, наверное, мусоропровод понадобится…

— Совершенно точно проникаетесь. Это очень пе помешало бы. Все землю не рыть, на экспертизу не везти. Земля мерзлая, да и где попа в эту пору достать, хах-ха… Да и какой веры-то, ха-ха…

— Недалеко, у лифта, последняя дверь слева, вот там мусоропровод, в конце,.,

— Желаете показать, проводить? Может, вместе? Вам и приятность должна прочувствоваться, все одной поменьше. Может, мамка ихняя скончалась. Им все навестить хотелося, а вы — каменюкой в мордасы, ха-ха… В наилучшие родственные чувства. А то бы вместе? Один пакетик держит, другой совочком — этот шарфичек, ха-ха… С хвостиком. Я, может, первый раз из-за тебя… паскуды, довелось-таки увидеть, узреть, настигло-таки…

— Я пойду, выйду, схожу к товарищу, задание надо узнать…

— Бегите, бегите, а через пять минуток уже возвращайтесь. Мне совок и пакетик дай. Да не дрожи ты так! Зато с каким ароматом спал, молодец! И не месяц уже, какой там! — вон, как таранка, уже ссохлась, до белого, кости и кишение уже… И я тебе правду главную говорил: прятаться они не будут. Они этого не терпят совсем! Это мы, дурачье, думаем, что они потом по ночам, что боятся, испуг в них живет — чепуха! — им просто так удобней, режим такой, для дела способней, да им весь мир— нора! Это уж нам приходится… Ах, старая, старая, красиво помирать любила, повыше, на воле, под человеком, на стопочке книжек: история, философия да научный атеизм, и хвостик свесить, как шарфик такой, пушистый, ха-ха, да-а, и живете вы, ребята…

Грачев спрятался, забился на лестничную клетку, где шелестели вверх-вниз сонно зевающие лифты и по-комариному дребезжали лампы, расплескивая маслянистое серебро электричества, он жался к окну, как к спасительной проруби, — по окрестным крышам гуляли мутные потоки взвихренного снега, обламывая вниз наметенные козырьки и царапая себе бока о черные, железные антенны.

Холод, как вата, —он впитывал, и внутри полезли в медленный рост кости, распирая тело, натягивая, как холст на тесный подрамник, сохла влага в глазах, и в птичьи когти смерзались пальцы, и он ссыхался в посох, прямой и впалощекий, готовый вонзиться в путь.

 

— Ого! Какие люди! И без охраны!

Толстогубый рабфаковец Хруль подкосолапил к нему, больно шлепнул ладонью в ладонь, хохотнул, махая руками, не зная, куда деть упругую силу, заключенную в недра сияющего, как павлинье перо, спортивного костюма, брови его взлетали и порхали на крохотном небосклоне розового лба, а губы подпрыгивали в круглой щелястой улыбке:

— Не спится? В школу собрался? Иди поспи—и все пройдет!

— У тебя нету кошки? — спросил Грачев.

— Была, — заскучал Хруль и хрустнул пальцами. — Кот. Кузя у меня, кот. Да ты видел. В столовую на пайку жрать вместе ходили, тут, за пазухой. Жрали вместе. Понимаешь, да, сбросила сволочь какая-то с шестнадцатого этажа. Твари. Хоронили вместе с Асланом. Где потеплей, на теплотрассе… Аслан, слышь, ты помнишь, как Кузю хоронили?

Чеченец Аслан, отчисленный со второго курса, выступил из-за угла, коричневый, широкий, в снежной рубашке под дешевым черненьким костюмом, зацепил острым нездоровым взглядом Грачева и, тесно собрав мокрый рот, лоснящийся, как асфальт на подтаявшей дороге, заковырял в зубе белой спичкой.

— Не кот был, а