Читать книгу "Физрук-10: назад в СССР - Валерий Александрович Гуров"

В вестибюле тоже темно. Лишь над стойкой тлеет лампочка.

— Пойдем, пойдем… — шепчет поэт. — Туда не надо, там страшно…

Он тянет Философа к выходу. Тот решительно высвобождается и подходит к стойке.

— Послушайте! — обращается он к дежурному. — Что за безобразие тут у вас творится…

Сидящий за стойкой поднимает голову, но это не администратор, это — инсектоморф.

— Это вы, философ?.. — спрашивает он. — Рад вас увидеть напоследок. Прощайте. И не забывайте наш разговор.

— Адьё! Скатертью дорога! — бурчит Философ. — После того, что ваши отпрыски сделали с городом, я видеть вас вовсе не желаю. И вообще, пришел узнать, что делается в гостинице с электричеством и водой⁈

— Мы весьма сожалеем о случившемся, но если бы один из вас не перестрелял Жнецов, ничего бы ни случилось.

— Ничего бы ни случилось, если бы вам не вздумалось откладывать свои яйца прямо под городом.

— Не мы строим гнезда рядом с вашими городами, а вы строите свои города рядом с нашими гнездами. Кстати, гнезда нашего уже нет. Его выжгли кумулятивными зарядами.

— Это было неизбежно, после того, как военные увидели заживо разлагающихся горожан.

— Не будем спорить, — проскрежетал лапками по хитину Инсектоморф. — Теперь все решаем не мы и не вы. Отныне работают законы, которые древнее нас с вами. Вас это касается больше чем нас. И вы это уже поняли. Или скоро поймете. Да, кстати, чуть не забыл…

Он берет со стойки рукопись, которую только что читал, кладет ее в серую картонную папку и протягивает Философу.

— Извините, что взял без спросу, но вы могли бы забыть, а это была бы страшная потеря.

— Что это? — заторможено спрашивает Философ, беря у него папку. — Откуда вы взяли!

— Из вашего номера! — отвечает Инсектоморф. — Прощайте, спасибо за все!

Философ машинально кивает и отходит от стойки.

— Пойдем! — тянет его за рукав Корабельников.

— Да какого черта я должен куда-то уходить⁈ — шипит Философ. — Я должен понять, что здесь творится!

Повернувшись спиной к стойке дежурного администратора, где сидит безучастный к его истерике Инсектоморф, Философ направляется в ресторан. В дверях он останавливается. Зал ресторана, тускло освещенный торшерами, полон. За столиками сидят другие инсектоморфы. Выглядят они совершенно одинаковыми, словно клоны одного существа — того, что за стойкой. Одни читают книги, написанные людьми, другие спят, совсем по-человечески положив головы на согнутые верхние конечности, третьи оцепенело смотрят в пространство. Перед Философым появляется врач.

— Что здесь делаешь? — накидывается на приятеля Голубев. — Немедленно уходи!

— А если мне надо забрать свою рукопись?

— Если она в номере, я ее сейчас принесу…

— Не трудись, — бурчит Философ. — Твой насекомий пациент мне ее уже вернул.

— Тогда тем более уходи!

— Что значит — уходи? Я хочу выпить!

— Тише ты! — шикает на него врач. — Здесь ни капли спиртного.

Философ пальцем показывает на бар, где тускло блестят ряды бутылок.

— Нет, увы… — качает головой врач.

— Но я хочу выпить! — кричит Философ.

Голубев упрямо качает головой. Инсектоморфы, сидящие в зале, все как один — даже те, которые выглядят спящими — поднимают головы и смотрят на скандалиста. Их глаза кажутся роем блестящих металлических ос, повисших в воздухе перед атакой.

— Черт бы тебя побрал, малохольный! — ругается врач. — Вон из гостиницы. К Тельме… К Головкину на хутор или вон к борзописцу в коттедж… Только чтобы я знал, где ты! Я за тобой заеду…

— Мне хочется спать, — стоит на своем Философ. — Я черт знает сколько времени не спал!

— Да, знаю-знаю! — бурчит Голубев, подталкивая его к выходу. — Ты работал, как сумасшедший. Ты написал «Процесс-2», рукопись, которая перевернет мир, но сейчас делай, что тебя говорят… Жалко, Тельмы нет, она бы подтвердила, что ерепенится теперь некогда и непристойно!

— А где Тельма? — спрашивает Философ. — Разве она не у себя дома, с ребятами?

— Часиков в четыре— пять она подъедет к автостанции.

— А сейчас она где?

— Сейчас она занята… — терпеливо отвечает врач. — Граф, неужели тебе хочется торчать в гостинице вот с этими?

— Ладно, я уйду… — говорит тот, — но я имею право знать, что здесь происходит?

— Имеешь. Выбирай на свой вкус — националисты подняли мятеж, НАТО объявило нам войну, за городом рухнула летающая тарелка…

— Это же все чушь…

— Да, черт тебя дери! Чушь! Убирайся, чтобы духу твоего здесь не было!

— Я-то уйду и борзописца прихвачу, а Тельма? Моя дочь Илга? Болотников-младший, наконец⁈

— Им ничто не угрожает, — отвечает Голубев. — И тебе пока — тоже…

— Если что, ты за них ответишь! Ты — лично! Мне!

— Отвечу! Я за все здесь в ответе. А теперь, философ, ноги в руки и дуй подальше от города. И забери с собой Корабельникова, пока тот не заблевал с перепугу весь вестибюль. Мне надо работать.

Философ выходит в вестибюль. За конторкой уже не видно Инсектоморфа. Из самого темного угла выбрался баснописец. Не обращая на него внимания, Философ идет к лестнице.

— Третьяковский, куда ты? — кричит Корабельников. — Пойдем уже!

— Да не могу же я тащиться под дождем в тапках!

— Ты давно уже в болотниках! — орет на него поэт. — Бросить меня хочешь⁈ Мало того, что вместо коньяка подсунул какую-то мочу, так теперь еще и свинтить пытаешься!

— Дьявол с тобой! Пошли.

Философ хватает баснописца за рукав и тащит его на улицу. И вот они идут в кромешной тьме под дождем. Философ одет основательно, по погоде. В руке у него чемодан. Чужой. Прихватил возле пустого гардероба, чтобы положить в него свою папку с рукописью, вытряхнув барахло прежнего владельца. На поэте старый плащ с чужого плеча, из под которого выглядывают полы халата и белеют голые икры, и — явно чужие ботинки без шнурков. Они идут крадучись, потому что за каждым углом им мерещится засада. Вот только — чья? Баснописец затравленно озирается и старается не отставать от своего спутника.

— Выставили взашей… — бурчит Философ. — И гостиницы нас выгнали. Из города — тоже… А дальше что? Какие такие законы, которые выше нас, могут заставить человека драпать крысиной побежкой из своего