Читать книгу "Стать японцем - Александр Николаевич Мещеряков"

в период Токугава в стране уже существовала развитая система ирригационных сооружений, плотин и водохранилищ, которая позволяла смягчать последствия регулярных засух.

Основная доля поземельного налога шла на выплату пайков самураям и содержание административного аппарата. Эта часть составляла около половины расходной части бюджета — как самого бакуфу, так и княжеского. В этих условиях правительство не имело возможности для осуществления крупных «общенациональных» проектов. Это коренным образом отличает токугавскую Японию от Японии древней, когда земля являлась собственностью государства, что позволяло осуществлять крупномасштабное строительство (учреждений, буддийских монастырей, дорог, ирригационных сооружений) за государственный счет (в основном в форме трудовой повинности). В нынешнее же время ремонт замка сёгуна или князя вызывал заметное напряжение финансов. Процессии, периодически направлявшиеся к храму в Никко (преф. Тотиги, примерно в 120 километрах к северу от Эдо), где почитался дух основателя династии Токугава Иэясу, были наиболее видимым публичным проявлением могущества власти. Это мероприятие также являлось для бакуфу весьма затратным, так как сёгуна сопровождала огромная свита из вассалов, князей и их дружин, которая растягивалась на десятки километров. Сообщается, что во время посещения Никко восьмым сёгуном Ёсимунэ (1716—1745) процессия состояла приблизительно из 300 тысяч человек. Во время последнего паломничества сёгунов в Никко в 1843 г., которое было признано весьма «скромным», время прохождения процессии составляло два дня9. Однако если оценивать ситуацию в целом, следует сделать вывод, что режим бакуфу не страдал комплексом гигантомании и даже не всякий сёгун посещал Никко. Избегал сёгунат и крупных строительных проектов. Мавзолей Никко представлял собой, по европейским понятиям, достаточно скромное сооружение. Точно так же, как и сама сёгунская резиденция в Эдо.

Значительная часть тогдашнего населения Японии концентрировалась в городах. Считается, что в начале XVIII в. там проживало 7—10 процентов населения, к концу периода Токугава — около 20 процентов. Основу городского населения составляли самураи, которым предписывалось проживание рядом со своим сюзереном. В связи с этим большинство японских городов того времени представляли собой разросшиеся призамковые поселения. Самыми большими городами были Киото, Осака и Эдо. Киото — древняя столица страны с дворцом императора, Осака — ее «кухня» (крупнейший торговый город), Эдо — резиденция сёгунов. Население Эдо составляло около миллиона человек, Киото и Осака — по 500 тысяч.

Мужское многолюдье Эдо поддерживалось концентрацией там правительственных учреждений и системой заложничества. Самураи, которые находились в Эдо в составе княжеских дружин, прибывали туда без семей. И это имело огромное влияние на всю городскую инфраструктуру. В Эдо процветали магазины, гостиницы, харчевни, театры, публичные бани и публичные дома. Последние поставляли не только девушек, но и юношей — однополые связи в среде самураев (так же как и среди монахов) были весьма распространенным явлением. Происхождение заведений такого рода следует отнести к более раннему времени, однако именно эпоха Токугава значительно увеличила их концентрацию. Точно так же, как и концентрацию ремесленников. В то же самое время следует помнить, что урбанизация не сопровождалась значительными изменениями в способе производства, а сам рост большинства городов был обусловлен не столько экономическими, сколько административными причинами. Городская Япония не знала ничего подобного «промышленной революции». Усовершенствования в технологии производства не носили принципиального характера. Даже самые крупные города являлись, по сути, очень «большими деревнями». В то же самое время некоторые исследователи говорят о «коммерческо-торговой революции» — на том основании, что в стране была создана разветвленная торговая сеть и протобанковская система, которая занималась страхованием морских грузов, выдачей аккредитивов, кредитованием князей и оптовых торговцев. Последние, в свою очередь, кредитовали крестьян.

Основой развития торговли был рис. Получив свой рисовый паек, многие самураи конвертировали его определенную часть в деньги. Через Осака, где находилась крупнейшая в стране рисовая биржа, ежегодно проходило около 600 тысяч тонн риса.

Стабильность режима и общественное спокойствие были характерной особенностью периода Токугава. Власть, не отвлекавшаяся на внешние дела, всю свою энергетику употребляла на обеспечение незыблемости установленного порядка. Реформаторская деятельность была направлена на уточнение базовых социально-экономических параметров, а не на их кардинальное изменение. Именно такой характер имели две самые значительные реформы периода Токугава. Они носят названия по девизам правлений: реформы годов Кёхо (1716— 1735) и Кансэй (1789—1800). Эти реформы затрагивали вопросы налогообложения, финансовой системы, трудовой миграции (ее ограничения).

Общество эпохи Токугава было жестко стратифицировано. Основными сословиями (в порядке их значимости) объявлялись самураи, крестьяне, ремесленники и торговцы. Самураи — это элита, крестьяне поставляют самое главное для общества — еду, ремесленники производят для него полезные вещи, а торговцы — это род паразитов, которые живут перепродажей того, что сделано другими. Господствующая идеология была такова, что воспитывала у элиты презрительное отношение к деньгам, что находило свое выражение и в практической политике. Землевладельцам из среды воинского сословия запрещалось покупать и продавать землю — один участок можно было лишь обменять на другой. «Настоящему» самураю надлежало не касаться руками денег. Самурайский сын Фукудзава Юкити (1834—1901) свидетельствовал: когда его отец отправил детей к учителю и тот начал занятия вовсе не с грамоты и каллиграфии, а с арифметики, отец отказался от услуг этого учителя, ибо умение считать — это умение торгаша, а не благородного самурая. О невежестве самураев в финансовых вопросах свидетельствует и другой рассказанный Фукудзава случай (анекдот?). Перед отправкой сёгунской миссии в Америку (1867 г.) один из ее членов пожелал обменять свои командировочные на доллары, однако счел изменившийся днями обменный курс невыгодным для себя. И тогда он сказал меняле, что у того наверняка есть доллары, купленные тем по более дешевой цене, и выразил желание купить именно эти «дешевые доллары»10.

Сословия существовали в изоляции друг от друга, межсословные браки пресекались, смена статуса была случаем редчайшим. Это находило свое теоретическое обоснование в том, что каждое сословие должно выполнять отведенную ему общественно-государственную функцию. «Смешение» сословий воспринималось как торжество хаоса. «Беспримесность» же осмыслялась как качество безусловно положительное. Это убеждение «работало» и применительно к иноземцам: смешение с другими народами квалифицировалось как явление крайне нежелательное. Столь «естественная» для Европы идея о том, что династические браки с представителями правящих домов других стран могут способствовать росту авторитета самого японского императорского (сёгунского) дома, была в Японии абсолютно неприемлемой.

В реальности, однако, представители разных сословий не могли обойтись друг без друга, вступали в деловые, хозяйственные и иные контакты. Безусловным признанием пользовалась идея о взаимосвязи и взаимодополняемости сословий, которые должны пребывать в гармонии, т. е. каждое сословие имеет свою