Читать книгу "Игры судьбы - Любовь Матвеева"

зерно просохнет!

Мы, дети, стерегли, без дела-то, как сейчас, время не проводили. Если только по праздникам удастся поиграть со сверстниками. Когда снопы просохнут, их увозили на ток и там каменными катками молотили. Провеивали лопатами – подбрасывали зерно вверх, полова отлетала в сторону. Молотилки-то позже появились, работать на них было легче, но хлеб

обрабатывался нечисто. Многие семьи агрегаты покупали вскладчину. К тому двору, чья очередь молотить была, их подтаскивали на лошадях, тут же с ними – и рабочая сила. Дружно жили, помогали друг другу!

Зима была большая. Женщины занимались ткачеством, пряли, вязали, шили, вышивали. Дом у нас к тому времени был хороший, на всю улицу видный, хоть и из самана сложен – высокий, под железной крышей! У соседей-то – под камышом. Все хозяйственные постройки крепкие, и улица – центральная!

В 1924 году государство объявило льготную аренду на 12 лет на вольных землях – на целине. Дворов двадцать наших односельчан подались в Чистые Чандаки, продали дом и мы. Это – там же, в Кустанайской области. Область-то огромная! Когда приехали в Чандаки, там одна казахская кибитка стояла – чистое поле, лесов нет, а земля ох и чёрная! Мы срезали верхний пласт – на телегу его, и везли каждый на своё место – строили дома. Мне в то

время было лет четырнадцать. Я – к казашке-соседке:

– Тётя, скажи, как по-казахски «ведро»?

– Шелек, – говорит. Ох, и любопытная я была! Немного казахский язык

выучила. Стали мы снимать хорошие урожаи хлеба, сена, и работали много. Помню, как-то подъехали мужчины, подогнали пресс, запаковали сено, увезли – отец продал. Купили на эти деньги корову, работящие-то люди нигде не пропадут! Я выросла, повзрослела, стало мне семнадцать лет, начала ходить на вечеринки. Раньше клубов не было – парни вскладчину снимали у кого-нибудь из бедных женщин или стариков избу на вечер, рассчитывались больше продуктами. Приглашали девушек, дети постарше набегут по-

глазеть, кто-нибудь с гармошкой придёт. Танцуем – вальс, польку, краковяк, карапет, коробочку, поём «Светит месяц, светит ясный», играем в разные игры – в кольцо, жмурки, в пояс. Когда парень провожает, бывает, и по-

целуемся…

Гуляешь только со своими ребятами! Обычно компании по улицам группировались, не дай бог, чтобы влюбился кто в тебя с другой улицы! Но уж если произошло такое, парень старался договориться с ребятами: «Можно на вашу улицу ходить?». Моды тогда простые были – зимой все ходили в полушубках да валенках, а летом девушки носили «двоечки» – кофта и юбка из одной ткани. Годами моды не менялись, носили и материны, и бабушкины платья из старых сундуков.

Я уже дружила с одним парнем из Успеновки, где мы раньше жили, обещала замуж за него пойти. Прослышал об этом другой – Иван Доновский, тоже оттуда. Приехал он в Чистые Чандаки, и уговорил меня. Красивый! Я самовольно, никого не спросив, уехала прямо к Ивану домой – назад, в Успеновку, надоело мне с быками в поле управляться. Из мужиков-то у нас в доме только отец, меня уже за большую держали, и спрос был соответствующий. Мои родители плохо отнеслись к моему поступку – обида на всю жизнь, ведь работы им больше стало.

СУДЬБА ИГРАЕТ ЧЕЛОВЕКОМ…

Привёл меня в дом Иван – десятой, я – первая сноха! Новые родственники рады – старший сыночек женился, да ещё характер проявил – чужую невесту увёл. Ну и новая рабочая единица появилась… В новой семье больше было работников – Митя, Дуся, Миша, да отец их. Здесь мне со свекровью больше приходилось заниматься домашним хозяйством, это всё же легче, чем в поле пахать.

А вскоре и свёкор решил выехать на новые земли, в хутор Восточный. Сначала выехал с двумя сыновьями и роднёй, дом построили. Потом перевезли нас, младших детей, всё хозяйство. Уже поздней осенью свекровь родила двенадцатого ребёнка, я тоже родила – сразу после неё. Тогда иметь больше десяти детей была норма, другие и больше пятнадцати имели. Хорошо помню, говорили:

– Вон Дегтяриха – сама маленькая, а двадцать два нарожала!..

Потом в моей новой семье женился другой брат мужа, а это

значит – нас, старших, надо отделять. Стали мы всей семьёй саманы делать – кирпичи из глины с соломой. Прекрасный дом выстроили – не хуже, чем был у моих родителей. Сама я уголочки с гайкой (отвесом) вывела. Сколько трудов стоило построить такой чудесный дом, все старались! Дом поставили напротив родительского – того, который мы продали. Теперь МОЙ дом был самый лучший на улице! В это время нашей Кате было полтора годика. Выделили в семье нам лошадь, корову, курей… Такое счастье – почув-

ствовать наконец себя самостоятельными, ХОЗЯЕВАМИ СВОЕЙ СУДЬБЫ! Только не человек – судьбой, СУДЬБА ИГРАЕТ ЧЕЛОВЕКОМ…

В нашем государстве разве могли допустить, чтоб люди были счастливы? 1930 год… Пришли к свёкру «раскулачивать». Его посадили

в повозку и увезли, дом конфисковали, а свекруху с кучей детей – мал мала меньше – выгнали на улицу. Куда ей деваться? Пришли к нам.

Снова приходят комсомольцы – горлопаны, которые только на собраниях горазды кричать – хозяйства-то у них никакого, приносят предписание: «Ивана Доновского с женой выслать на Аральское море!». Мы – молодые, сильные, большой семьёй не обременённые – дармовая рабочая сила для заселения новых мест. И другая проблема решается —

свекровь с детьми обретают крышу…

Моя собеседница через восемьдесят лет так, словно её обидели вчера, плачет:

– Ни одной зимы не пожили в новом, построенном с таким трудом и усилиями доме, своей семьёй, как мечтали!.. – нет, не забыло сердце обиду! – Ладно, не будем об этом, – она справляется с горечью. – Как объявили нам, что нас – на высылку, оделись мы, накинула я шаль пуховую, только что законченную – сама вечерами после тяжёлой работы при лучине вязала.

Завернула ребёнка, выходим на крыльцо – стаскивают с меня

шаль прямо с головы, здесь же, у родного дома! – и Мария Алексеевна опять не справляется с чувствами, плачет. Потом продолжает:

– Даже не помню, в чём ехала. Март месяц был, почти зима. Вот так: одни трудятся, другие на халтурку норовят! С нами ещё брат мужа поехал, Михаил, сам захотел, ещё не женатый. Повезли нас в райцентр Фёдоровку, на станцию. Через три дня прибыли мы в Аральск. Женщин с детьми

поселили в бараках за колючей проволокой, а мужчин, прямо по тонкому льду, погнали на острова. Весна, трещины, вода поверх льда! Куда ногу поставить? Стали тонуть – там,