Читать книгу "О команде Сталина. Годы опасной жизни в советской политике - Шейла Фицпатрик"

неразумно. Молотову он обиженно сказал: «Что же, из-за того, что она пользуется тем же нужником, что и Ленин, я должен так же ее ценить и признавать, как Ленина?»[25] Хорошо воспитанный Молотов, хотя он не был большим поклонником Крупской, счел это грубостью.

Ленин умер 21 января 1924 года. На его похоронах 27 января все члены Политбюро – Сталин, Каменев, Зиновьев, Томский – и кандидаты – Молотов, Бухарин и Рудзутак – несли гроб, наряду с Феликсом Дзержинским, уважаемым польским большевиком, который был главой и основателем ЧК. Троцкий, измученный политической борьбой со своими коллегами по Политбюро и восстанавливавшийся после болезни на юге, отказался возвращаться в Москву на похороны – странное личное решение в свете его декларируемой привязанности к Ленину и политически убийственное.

Гонка за право быть преемником шла полным ходом. Это была странная гонка. Во-первых, не было официальной должности лидера партии, которую можно было бы занять. Остальные лидеры единодушно говорили, а, возможно, какое-то время и чувствовали, что никто не сможет заменить Ленина. В Политбюро никогда не было формального руководителя, его понимали как группу равных, хотя среди этих равных Ленин определенно был первым. Вторая странность, следствие первой, заключалась в том, что то, что историки называют борьбой за преемственность, не было открытой борьбой за лидерство. Скорее, это была борьба за единство против так называемых фракционеров, чье сопротивление правлению большинства было направлено на то, чтобы скрыть (нелегитимные) личные амбиции и взять на себя роль лидера. Фракционность, хотя и формально запрещенная, оставалась проблемой для партии: «У нас был тончайший слой партийного руководства, – вспоминал позднее Молотов, – а в этом тончайшем слое все время были трещины»[26]. Как якобинцев во Французской революции (прецедент неудавшейся революции, по большому счету, все время тревожил умы лидеров партии), большевиков могла уничтожить фракционность. Их власть была слабой, они могли легко потерпеть неудачу, и вся революция вполне могла быть уничтожена при участии враждебных «капиталистических» держав Запада, которые уже однажды пытались добиться этого путем вмешательства в Гражданскую войну.

Очевидную угрозу представлял Троцкий. Он не был старым большевиком, в 1920 году его считали фракционером из-за политических разногласий, а кроме того – тут всегда всплывал призрак Французской революции, – то, что он возглавлял Красную армию, давало ему возможность стать потенциальным Бонапартом. Вообще-то, он не очень умел организовывать фракции – Троцкий был нетерпелив, субъективен, саркастичен и с презрением относился к тем, кто был не так умен, как он. Возможно, он даже и не хотел становиться лидером партии. Но он предпочитал все делать по-своему, любил спорить о политике и считал себя главным марксистским теоретиком в партии. Неудивительно, что его коллеги по Политбюро, к которым он не проявлял особого уважения, были уверены, что он стремится к лидерству; в особенности так считали те, кто сам хотел занять высшую должность, а именно Зиновьев и Сталин.

Ленин был не единственным, кого волновало исчезновение революционной демократии. Все большевики, безусловно, выступали за централизованное руководство и сильную партию, но они привыкли к довольно большой степени свободы внутри партии, где допускались дискуссии и была существенная автономия на местах. Большевики умели делать революцию, но теперь, когда они стали правящей партией, им нужно было привыкать к другому стилю работы. Этот процесс называли «бюрократизацией» – все большевики выступали против нее и обвиняли друг друга в ее проявлении.

Были и другие поводы для споров. Один из них – экономическая политика. Во время Гражданской войны большевики практиковали в городах всеобщую национализацию, но эта политика провалилась и им пришлось прибегнуть к частичной легализации рыночной экономики, которая получила название НЭП (новая экономическая политика). Реквизиции, проводившиеся во время Гражданской войны, натолкнулись на серьезное противодействие крестьян, которые тогда составляли 80 % населения, и большевики вынуждены были отступить, предоставив крестьян самим себе. Крестьянство было тогда не только несоциалистическим, но даже докапиталистическим («отсталым» – любимый уничижительный термин большевиков), а большевики были не только революционерами, но и социальными реформаторами. Если бы они не смогли провести социалистические преобразования в экономике, их революция бы проиграла. Вопрос был в том, как их проводить и когда.

1923 год, период междуцарствия, был для партии временем испытаний. Троцкий хотел проводить более смелую экономическую политику. Другие хотели больше демократии внутри партии. Руководство согласилось провести широкую дискуссию по ключевым вопросам. Сталин сказал, что такая дискуссия полезна и что это признак силы партии, а не слабости или разброда[27]. Были, конечно, свои пределы, как подчеркнул Сталин, партия являлась боевой организацией, а не дискуссионным клубом, и, как откровенно заметил Зиновьев, в решительный момент каждый революционер говорит: к черту священные принципы «чистой» демократии[28].

Троцкий и его сторонники были в числе самых энергичных участников дискуссии, и когда Троцкий издал манифест, призывающий к «Новому курсу», чтобы возродить революционный дух, обратить вспять окостенение партии и сплотить молодежь, его коллеги из старой гвардии в Политбюро этому не обрадовались. Зимой 1923–1924 годов эта дискуссия превратилась в своего рода избирательную кампанию, поскольку она совпала с отбором делегатов местными партийными комитетами на предстоящую XIII партийную конференцию. Оппозиция, как ее стали называть, направила своих ораторов в местные комитеты – не самого Троцкого, поскольку он болел, как это часто с ним случалось в кризисные моменты, а его сторонников, а также сторонников большей партийной демократии (отдельная фракция, не представленная в Политбюро). Оппозиция оппозиции, которая начала называть себя «большинством Центрального комитета», также имела влияние, наиболее заметным ее представителем был Зиновьев. Трудно оценить, какую поддержку имела оппозиция, поскольку ее первоначальные успехи в Москве, как правило, сводились на нет после прибытия авторитетных представителей «большинства» из числа членов Центрального комитета, чья способность убеждать подкреплялись закулисными дисциплинарными мерами, в которых Сталин был большим специалистом. И все же «большинство», вероятно, с бо́льшим правом, чем большевики-ленинцы в 1903 году, могло так себя называть, и его победа была решающей. Из 128 голосующих делегатов на партийной конференции, состоявшейся в январе 1924 года, только трое были из оппозиции. В сильной речи на конференции, которая ознаменовала его появление на публике в роли лидера, Сталин высмеял недавнее превращение Троцкого в защитника демократии – сам он был сторонником жесткой дисциплины во время Гражданской войны и известным приверженцем централизации – и обвинил его во фракционности, а следовательно, в стремлении захватить власть: он противопоставил себя ЦК и возомнил себя «сверхчеловеком, стоящим над ЦК», – сказал Сталин[29].

Это было начало конца для Троцкого, хотя он оставался полноправным членом Политбюро и его голос громко звучал во время