Читать книгу "Игра в игру - Эллина Наумова"

– Вер, не вздумай курить, у меня аллергия на табак!

– Ладно, я на балконе буду, – откликнулась Вера чистым сильным голосом. Коньяк подействовал.

Она проскочила мимо Шелковниковой тугим теннисным мячиком с незажженной сигаретой в руке. Лиза вернулась за стол и, поняв, что с коньяком в бутылке Верескова не химичила, решила, что с честным человеком можно хоть недолго поговорить. «Или оставить ей все деньги, какие есть в кошельке, и сбежать прямо сейчас, пока она курит? – подумала гостья. – Нет, не успею». На сей раз у Лизы хватило терпения выслушать Веру, прежде чем начать убеждать ее сдаться наркологу.

Лиза правильно восстановила ход событий. Оказалось еще, что Вера, пережидая безработицу, вышла замуж. То есть, по правде говоря, влюбилась и залетела еще во время первых и единственных своих съемок, так что училась с грудным ребенком, спасибо, родители выручали. Сначала положение рьяной домохозяйки и нежной матери прелестного сыночка ей даже нравилось. Но однажды она с ужасом сообразила, что, любя и мужа и сына, все-таки копит впечатления и ощущения от них для будущих ролей. Вот тогда она и повадилась перед возвращением мужа с работы прикладываться к бутылке. Настроение улучшалось, завтрашний звонок от какого-нибудь режиссера становился очевидным, она была жизнерадостна и стойка – любо-дорого посмотреть на красавицу и послушать умницу. Разумеется, наступил день, когда она перебрала. И тогда ее дорогой с изумлением узнал, что ненавистным домоводством губит ее талант. Что он нищий мерзавец, паршивый отец и вообще все беды в мире – его не туда вставленных рук дело. Несколько раз удалось внушить ему, что на самом деле она так не думает, что это просто эмоциональный срыв невостребованной творческой личности, что все ее злые слова не к нему относятся, а к некоему абстрактному злодею, портившему прекрасную судьбу прекрасной актрисы. Она клялась бросить пить, сделать ремонт и устроиться на работу хоть уборщицей.

Он быстро перестал ей верить. Орал: «Ты бездарность, тебя никто никогда не будет снимать, так что оторви жопу от стула и иди трудись, кормить и одевать больше не буду!» Потом начал ее бить. Впрочем, когда сам уставал от кошмаров ее похмелий, вызывал нарколога на дом. Мальчик, жалевший маму, искренно убежденный в несправедливом отношении к ней людей и отца и, главное, полагавший, что она действительно в состоянии отказаться от алкоголя в любой момент, как только чуть-чуть повезет, удрал из дома лет в пятнадцать. Он был необыкновенно талантливым программистом и, еще не получив по возрасту паспорт, уже получал немалые деньги в конверте. Муж бросил Веру, продал квартиру, купил сыну однокомнатную. Надо ли говорить, что бывшей жене впору было бомжевать. Но мальчик пустил ее жить к себе, хоть и не прописал, а сам снимал нечто более приличное. Сейчас он заочно учился на первом курсе университета, кажется вознамерившись заканчивать за год по два курса, был совладельцем фирмы, в которую устроился почти ребенком. Он платил за жилье матери, раз в неделю завозил продукты. Отец посоветовал ему пресечь любой контакт рук жалкой алкоголички с деньгами, и он было послушался. Но однажды увидел, как Вера просит милостыню в переходе. Представил себе, каково почти в сорок не иметь даже копейки, пожалел и теперь ежемесячно выдавал небольшую сумму.

Лизу уже трясло от жалости и злости на женскую слабость.

– Вер, а ты не пробовала работать не актрисой? Чтобы хоть отвлечься? – спросила она.

– Пробовала. Устроилась в какую-то контору мыть полы. День послушала, о чем они разговаривают, два… Я убожество, конечно, но такая жизнь, как у них, мне даром не нужна. Потом в каком-то офисном центре гардеробщицей месяц продержалась. Но это невыносимо было: все казалось, что люди пришли на спектакль в театр, вот-вот третий звонок, а я… Пыталась несколько раз с собой покончить. Вообрази, дважды после немыслимо большой дозы снотворного просыпалась через сутки, и хоть бы хны. Знаешь, мне противно самоубийство. Столько выстрадать, столько вытерпеть, чтобы так кончить?

– Правильно! – обрадовалась Лиза. – А давай-ка вылечимся. Весь Голливуд знаком с твоей проблемой. Все наши так или иначе перестали доказывать, что могут пить не косея. И многим удалось доказать, что могут совсем не пить. Да водка – ерунда по сравнению с наркотиками. Тебя обязательно будут снимать, какие наши годы. Решайся, выбирай клинику, я заплачу. Так охота сделать что-нибудь доброе.

– Лиза, спасибо тебе огромное. Я тут недавно вышла из штопора и вдруг четко поняла, что от меня скоро и сын откажется – запрет в психушку на веки вечные. И еще испугалась, что стану калекой – не выдерживает здоровье таких экспериментов. Тогда в каком-нибудь интернате окажусь. Понимаешь, сейчас у него семьи нет. Но ведь будет. Кто такой матери не постесняется? Он уже как-то обмолвился: «Ты о внуках говоришь, а разве тебя нормальный человек к своим детям близко подпустит?» В общем, неделю назад он меня навещал, и мы договорились: я отправляюсь в больницу. Устала пить. Это очень тяжело, это пытка. Сама не верю, что когда-то рюмка доставляла мне удовольствие. Извини за то, что я коньяк выпросила. Мне уже завтра в лечебное учреждение месяца на три. Последний раз пью, чтобы грехи не вспоминать, чтобы поспать удалось немножко.

Взгляд был тусклым, голос покаянным, но Вера не плакала. Слезы лила, сама того не замечая, Лиза.

– Ну, твои грехи искуплены похмельным адом, – решительно «гнала позитив» она. – Значит, через три месяца уже можно будет связи с коллегами восстанавливать? Новые заводить? Здорово! Всего девяносто дней. Потом блеснешь в сериале…

– Ой, не надо про это, Лиза. Несколько лет назад на каком-то кинофестивале не нашли, кому бы вручить приз за лучшую женскую роль. Я стояла возле телевизора в этой, как ее, коленно-локтевой позе, билась лбом об пол и вопила: «Вот же я, что угодно сыграю, вот же я!» Но стоило встретить кого-то из знакомых киношников, как меня развозило с первой и единственной рюмки. Я себя не контролировала и столько гадостей людям наговорила.

Теперь и у Веры по бледным щекам текли слезы. Она взяла свою полную рюмку, первую, после двух тайно выпитых, и минуту с тоской на нее смотрела. Вздохнула и опрокинула в перекошенный рот. По лицу было видно, как отвратительны ей вкус и запах коньяка. Но вышибить оптимизм и правдивость из Лизы Шелковниковой можно было только вместе с самим духом. И активная гостья снова зачастила:

– Когда мне повезло с издательством, я думала, что попала в рай. Между прочим, лет десять ждала удачу. Муж так мало зарабатывал, что пришлось обручальные кольца и все мое наследственное золотишко продать. Немного эйфория улеглась, вижу, не рай, в смысле отсутствия свободы творчества. Но все-таки работаю по специальности. Компьютера тогда по нищете нашей не существовало и в мечтах. И писала я на древней электрической машинке. Ленту к ней было уже не достать. Представляешь, печатаю, и перед глазами всегда белый лист. А текст на других листах, проложенных копиркой. Опечатки исправлять, слова заменять – проблема проблем.

– В любом виде творчества свои китайские пытки, – сочувственно пробормотала Вера.

– А как уродовали текст, сокращая! Причем меня в известность не ставили. Я им говорила: «Ладно, изложите главу десятью короткими предложениями. Но хоть грамотно». Ругалась, иногда кое-что отстоять удавалось. А однажды правкой мне вообще обессмыслили роман. Я не выдержала и пошла к издателю. Высказала ему все, оставила диск – примеры – до и после. Он поклялся, что разберется, что больше такого не повторится. Клятвопреступник! Повторялось снова и снова. И как-то у меня в башке заискрило. Взяла маленькую бутылочку минералки, вошла к издателю, плеснула ему на руки и заорала: «Это – кислота! Чтобы помнили, что с людьми надо обращаться по-человечески». Он как заверещит, я сама испугалась. И опомнилась, разумеется. Кричу: «Извините, это вода!», лью себе из горлышка в глотку минералку. Через минуту последний громовой раскат прозвучал: «Вон!»