Читать книгу "Три куля черных сухарей - Михаил Макарович Колосов"

на чужие сады будут зариться.

— Когда ж они вырастут?.. — возразила мать. — Тогда уже и не нужны будут: дети большими станут.

Но саженцы взяла, посадила. Растут медленно, за год Ваське по грудь всего выросли. Не скоро дело с ними будет. Да еще и не известно, что за яблоки, может, кислые дички…

Сорвал Васька несколько вишен — черные, переспелые, чуть подсушенные солнцем, они липли к пальцам, — бросил в рот. Сладкие. Принялся за работу: наберет пригоршню, переспелые в рот бросит, остальные — в фартук. Обобрал одно дерево, на другое перелез, увлекся. Вот бы кто из ребят увидел его в Родином саду — удивился бы! Глянул по сторонам — Никита в своем дворе что-то делает. Хотел крикнуть, но постеснялся. И все-таки не выдержал — окликнул. Услышал тот, поднял голову, крутит во все стороны, а Ваську не видит. В Родин сад глянуть не догадывается. Еще раз крикнул Васька, увидел его Никита и остолбенел. Потом побежал на свой огород, поближе, шепотом, но так, чтобы Васька услышал, спросил:

— Никого дома нема?

— Дома. Тетка Дарья попросила вишник с верхушек собрать.

— Кинь яблоков, — попросил Никита.

Оглянулся на двор Васька — не видно Дарьи. Мигом спустился, сорвал два крупных яблока, швырнул через Симаков огород Никите. Поднял Никита яблоки, вытер о штаны, принялся грызть.

— Уходи, а то увидит! — крикнул Васька.

Кивнул Никита, побежал с глаз долой.

Часа через два пришла Дарья проверить Васькину работу. Обрадовалась: одно ведро наполнено доверху, в другом больше половины. Похвалила:

— Молодец! — Подхватила полное ведро за дужку, понесла. Ваське наказала: — Дорвешь до краев, и хватит, принесешь сам.

— Ладно.

Наполнил Васька и второе ведро, потащил не спеша. Разглядывает сад внимательно, примечает, что где растет, — может, пригодится. Если не себе, ребятам расскажет, где какие груши растут, яблоки, абрикосы, сливы, где крыжовник, где смородина.

Принес ведро, поставил на крылечко. Фартук развязал, положил бережно сверху.

— Ну, я пойду…

— Как пойду? Пообедай сперва, — сказала Дарья.

— Я есть не хочу, — застеснялся Васька и направился к калитке.

— Куда ж ты пошел? — обиженно крикнула вслед Дарья. — Робил, робил… А што люди скажуть? Работать заставила, а обедом не накормила. Ты ж меня опозоришь на всю улицу. Есть он не хочет! Так я и поверила. Ну, дикой, ну, дикой!.. Вернись.

Но Васька не оглянулся, торопливо шмыгнул за калитку, побежал домой.

Почти вслед за Васькой пришла Дарья. Мать увидела ее в окно, ужаснулась:

— Дарья Чуйкина чегось идеть… Наверно, жалиться. — Обернулась к Ваське: — Опять нашкодил что-нибудь?

Васька выглянул в окно, пожал плечами. А Дарья уже в сенях, скребется в дверь.

— Можно к вам? Никак не открою…

— Редко ходите, — сказала мать робко, помогая ей открыть дверь.

В руках у Дарьи был узелок с яблоками и кастрюлька.

— Покорми моего помощника. — Дарья протянула кастрюльку и узелок матери.

— Што это? — удивилась та.

— Вася подмогнул мне вишник оборвать, а обедать не остался.

— В сад залез? — воскликнула мать.

— Да нет, твои по садам не лазють. Я сама попросила его, — успокоила ее Дарья. — Подмогни, кажу. Не отказался, спасибо ему. На ветках высоко, самой не достать, а шпаки клюють, жалко. Отвезу завтра в город, продам последние. А без спросу он не лазить, нет, молодец. Не то что Ахромеев, анчихрист. Да оно и не жалко, тольки ж ветки ломають. — Дарья присела на табуретку. — У тебя дети хорошие. Одни, можно сказать, растут, без отца, а смирные. Не шкодють. Мы с Родионом Васильичем часто об твоих ребятах балакаем. Хорошие, ничего не скажешь.

— Хорошие, — проговорила мать. — Не дужа-то и хорошие.

— Не, не, — не соглашалась Дарья. — Грех жалиться. Ты тольки с Ильей не водись, — обернулась она к Ваське. — То бандит растет. С голубями своими всю черепицу побил, сладу с им нема никакого.

— От Ильи и я его отбиваю, — поспешила поддакнуть мать.

Когда Дарья ушла, она радостно сказала:

— Вот видишь? Рази ж плохо такое слухать? И мне приятно, и тебе тоже. Рази я плохому вас учу? Как хорошо — так оно хорошо и есть, все так и скажуть.

Надоело Ваське слушать эти причитания, хочется сказать матери, что зря они тут расхваливали его, — лазил он в сад и к Чуйкиным, и к другим, но сдерживает себя, молчит: не хочет огорчать мать.

СУХАРИ

Как-то так случилось, что на два двора, на Васькин и на Карпов, полными хозяевами осталась одна детвора. Лучшим способом использовать такой простор и свободу для ребят была игра в прятки: бегай, прячься где хочешь, никто тебя не остановит, не прогонит. Чердаки, чуланы, сараи, погреба — все было в их нераздельном распоряжении.

Заводилы — Никита и Васька — приняли в игру на равных всех обитателей двух домов: своих сестренок, Клавку и Таньку, и даже трехлетнего карапуза Алешку, который наравне со всеми водил и прятался. По малолетству его, правда, щадили, но зато уж девчонкам спуску не давали — мучали их как следует, чуть не до слез.

Не принимал участия в игре один лишь Петро — Ульянин сосунок. Он лежал в люльке, сучил ножонками и пускал пузыри. А когда ему надоедало это занятие и он начинал орать, игра приостанавливалась до тех пор, пока Клавка не успокаивала своего брательника. Обычно ей удавалось сделать это легко и быстро: она совала ему в рот красную резиновую соску, натянутую на бутылку с козьим молоком, и Петро умолкал.

Никита и Васька были самыми опытными прятальщиками, «застукать» их было трудно. Свои укромные места они старались не выдавать, выжидали, когда спрячутся другие, и только потом прятались сами.

Однажды, когда случилось водить Таньке и когда все уже затаились, Никита кивнул Ваське и направился к себе в сени. Васька тихонько последовал за ним.

Не открывая глаз, Танька начала громко выкрикивать считалку:

Раз, два, три, четыре, пять —

Я иду шукать.

Кто не схоронился,

Я не виноват!

Чтобы не портить считалку, Танька произносила ее на мальчишечий лад — «не виноват».

В сенях Никита открыл дверь в чулан и поманил Ваську. В Карповом чулане Васька никогда раньше не был и потому со света не сразу сообразил, куда тут можно забраться. Среди нагромождений разного чуланного хлама первым в глаза ему бросился огромный, шишкастый, в широкую полоску матрас. Он занимал весь угол и возвышался почти до самого потолка.

— Ого, какой чувал! — поразился Васька. — Что в нем?

— Сухари, — сказал Никита. — Полезем наверх.

Для