Читать книгу "1924 год. Старовер - Виктор Иванович Тюрин"

и просто наслаждался хорошей погодой и чистотой тела. Вчера вечером у нас была баня, где я драил свое худое и мосластое тело изо всех сил. Догадки о том, как и почему я оказался в этом времени, меня как-то перестали волновать. Просто принял за реальность то, что со мной произошло, и стал жить дальше. В той моей жизни со мной всякое-разное случалось.

От когтей зверя остались только рубцы на коже, с ногой тоже все нормально, поэтому настроение у меня было не то чтобы радостное, а скорее сказать, умиротворенное. Живой, молодой – что еще надо! Хотя один минус все же присутствовал: постоянно хотелось есть, да и еда в больнице желудок не сильно радовала.

Только я подумал о том, что прошло две недели, а милиция ко мне интереса не проявляет (это хороший знак), как увидел вывернувших из-за угла здания больницы двух милиционеров, один из которых был мой знакомый, старший милиционер Трофилов. Судя по всему, они сначала зашли в палату, но, не найдя меня, пришли сюда.

«Поторопился я с выводами», – подумал я, глядя на подходивших ко мне представителей органов власти, затем стал ждать, что мне предъявят.

Трофилов первым подошел ко мне, затем отстегнул клапан кобуры и положил руку на рукоять револьвера.

– Гражданин Микишин, вы арестованы и должны последовать за нами. – Это было сказано напряженно-деревянным голосом.

Второй милиционер, молодой парень моего возраста или чуть старше, вышел из-за его спины и встал чуть в стороне, после чего достал револьвер и направил ствол мне в грудь. За их действиями наблюдали двое больных, куривших самокрутки, одним из которых был Лукич, и шедший по своим делам истопник больницы Трофим. При виде милиционеров он остановился и с любопытством стал смотреть, как меня арестовывают.

Стоило мне услышать свою настоящую фамилию, как сразу пришла мысль о побеге, но, мелькнув, тут же исчезла. Был бы я в хорошей физической форме, можно было бы попробовать, но только не сейчас. Да и куда бежать, если кругом тайга? Пришлось встать с покорным видом и спросить представителей власти потухшим голосом:

– За что?

– Обвинение тебе следователь предъявит, а нам приказано тебя привести! Одежда в палате?

– У меня ничего нет. Только то, что на мне, – я перекрестился и сказал: – Да не оставит меня господь своей милостью.

– Сам беглый вор и убийца, а изображает перед нами святошу! – криво усмехнулся второй милиционер.

«Арест словно сцена в третьесортном театре».

Второй акт спектакля состоял в том, чтобы меня одеть и обуть. Поиски длились полчаса, зато я вышел из больницы одетый по моде ходоков с картины «Ленин и ходоки». Только старого и замызганного тулупа у меня не было, а все остальное было. Грива нечесаных волос, бородка, синяя полинялая рубаха, серые непонятные штаны с латками и дырками, подвязанные веревкой, а на ногах – онучи и лапти. Стоило врачу услышать, что я беглый убийца, как в его глазах проскочил ужас, но, к его чести, он проявил акт великодушия и не стал забирать нижнее белье, которое мне выдала больница.

В таком виде, под охраной двоих милиционеров с направленными на меня наганами, меня повели в отделение милиции. Я плелся с унылым видом, время от времени крестясь и читая молитвы. Народ, завидев нас, останавливался и начинал глазеть, высказывая в отношении меня самые разные предположения.

– Небось, шпиена поймали, – сначала высказал догадку кто-то из любопытных жителей.

– Какой это шпиен, это белая контра!

– Какая контра, дурья башка?! Ты глянь на него! В рвань одет, лицо голодное, а ноги сами заплетаются. Видать, в лесу поймали, а теперь допрашивать ведут.

– Чего его допрашивать, ежели он из леса?

– Так может, он бандит? – высказал предположение еще кто-то.

– Дурья башка! Да старовер он! В больничке лежал! – возмутился какой-то мужчина. – Я сродственника там навещал, он мне его и показал.

– Эй, Трофилов, это кто?! Старовер или бандит?! – выкрикнул еще кто-то из местных жителей.

– Тебе знать не положено! – ответил как отрезал милиционер.

Спустя десять минут меня затолкали в камеру. Эти помещения остались властям по наследству от царского режима; как мне потом сказали, здесь в те времена был полицейский участок. Меня втолкнули в крайнюю камеру, где уже сидел молодой долговязый парень, который с напряженным интересом стал меня разглядывать. Не обращая на него внимания, кинул взгляд по сторонам. Два топчана да ведро с крышкой, которое изображало отхожее место – вот и вся меблировка этого места. Стоило двери закрыться за мной, как меня сразу облепила душная сырость с запахом дерьма и вонючих портянок. Я присел на свободный топчан.

– Ты кто? – спросил меня сиделец.

Очень хотелось ответить ему: «Конь в пальто», но вместо этого сказал:

– Человек божий. Зовут меня Иваном.

– Это ты из раскольников?

– Старовер я. Ушел из скита. Решил мир увидеть, – привычно соврал я.

– Из Дубининского, что ли?

Отвечать не стал, а вместо этого тихо забормотал молитву. Верзила хмыкнул, какое-то время молчал, разглядывая меня, потом спросил:

– А чего одет как пугало?

– Долго шел, вот одежа и истрепалась, а та, что на мне, добрыми людьми дадена.

– Ихняя доброта через дырки в твоих штанах видна. – И парень заржал.

Я сделал постное лицо и наставительно произнес:

– Все, что ни сделано, то божий промысел.

– Божий… промысел? Ну-ну. Слышал о тебе краем уха. Меня Федором зовут. Еще прозвище есть. Оглобля, – он думал, что мне будет интересно, откуда оно взялось, но, к его разочарованию, я промолчал, состроив постное лицо. – На прошлогоднюю Пасху драка была. Мне тогда хорошо в ухо дали. Встал с земли, забежал в свой двор, схватил оглоблю и на них! Эх, хорошо мы тогда помахали кулаками. А вот сейчас за что взяли, никак в толк не возьму! А тебя за что?

Коротко рассказал, что вышел из лесу, весь из себя раненый, а меня, вместо того чтобы как следует лечить, в казематы тюремные упекли. Естественно, что при этом не упомянул ни о тюрьме, ни о побеге. Оглобля о чем-то задумался, а я не торопился продолжать разговор.

Тут щелкнул замок, дверь распахнулась, на пороге стояли двое: тюремщик и незнакомый мне милиционер.

– Микишин, на выход!

Мы сначала поднимались по лестнице наверх, затем шли по коридору, пока не остановились перед одной из дверей. Милиционер постучал, затем открыл дверь и отрапортовал:

– Арестованный Микишин доставлен!

– Давай его сюда, а сам жди за дверью.

– Давай, топай, – буркнул милиционер, а для ускорения ткнул кулаком в спину.

Перешагнув порог, я огляделся. Кирпичные стены с сырыми потеками,