Читать книгу "Цицерон. Между Сциллой и Харибдой - Анатолий Гаврилович Ильяхов"

проявил заботу об авторитете консула и Сената. Я действительно готов жертвовать собой, своей жизнью ради того, чтобы жила и процветала Римская республика. Именно по этой причине я исправляю нарушение, которое непозволительным образом случилось в начале обсуждения вопроса о наказании преступников.

Заметив удивление на лицах сенаторов и Цезаря, поспешил сказать главное:

– Первым выступил Юний Силан; он предложил предать снисходительной смерти заговорщиков, признавших вину. Гай Цезарь говорил, что желает им жестокого наказания, как он считает, вечную муку – поместить в тюрьму пожизненно, отняв у них последнее утешение – надежду. Что лучше подходит для Рима – вам принимать решение, уважаемые сенаторы, в связи с чем вы будете голосовать по двум предложениям, поступившим от Силана и от Цезаря. Но если кто из вас оставит преступникам жизнь хотя бы и в темнице, подумайте, что вы скажете римскому народу, как вы будете оправдываться перед гражданами тех городов, кто, по вашему замыслу, будет содержать заговорщиков до конца их жизни.

Консул объявил имена арестованных: главные заговорщики – Лентул, Цетег, Габиний, Статилий и Цепарий. Известны ещё четверо, но они успели сбежать из города, пока арестовывали первых.

– Мы схватили только верхушку! А сколько их осталось в городе? Они ждут момента, чтобы спровоцировать толпу и освободить арестованных. Нельзя тянуть с приговором! Если жалеете разбойника или пирата, не забывайте об их жертвах, сенаторы!

Поднялся не успевший проголосовать Катон. Сенаторы замерли от чрезмерного внимания и услышали негромкий голос:

– Вы голосуете не за жизнь или смерть преступников, а за то, чтобы спасти от них свои жизни. Даже если арестованные консулом лица ещё не совершили преступления, при случае они непременно совершат задуманное.

Повернувшись в сторону Цезаря, Катон говорил не отводя строгого взгляда.

– Ловко и искусно ты, Гай Цезарь, изложил суждение о жизни и смерти. Только забыл сказать, что, когда Рим сгорит, а римляне погибнут, некому будет обращаться в суд. Мы утратили способность понимать истинное значение слов: раздачу чужого имущества называем щедростью, наглость преступника – мужеством. И вот когда нам предоставляется возможность защитить отечество, мы почему-то рассуждаем о милосердии к преступникам. Пока мы будем жалеть нескольких преступников, не погибли бы все честные люди. Увы, ошибка будет для нас роковой.

Если во время изящной речи Марка Цицерона сенаторы учтиво покачивали головами, слова же Катона восприняли с оживлением. Его дед Катон Цензор, известный политик и писатель, с завидным упорством обличал засилье аристократии в Сенате и судах и всеобщий упадок морали. Римляне помнят его слова: «Карфаген должен быть разрушен!»… Его правнук характером ему не уступал: подростком оказался с воспитателем на Форуме, где увидел человеческие головы, грудой сваленные у ростр. Мальчик застыл от ужаса и громко спросил у воспитателя:

– Кто убил столько людей?

Стоявшие рядом люди оглянулись, а наставник зажал ему рот и прошептал на ухо:

– Так приказал Сулла. Бойся его!

И увёл подростка подальше, а тот спросил его с гневом:

– Почему люди позволили Сулле убить себя? Дай мне меч – я хочу убить этого Суллу.

Вероятно, по этой причине Катон Младший с детства редко улыбался, выглядел задумчивым, при этом неудержимо стремился к знаниям, любил философию, выделяя труды Платона, и мог переубедить в диспуте любого оппонента. Познакомившись с Марком Цицероном, часто с ним спорил, не сдавался, даже если оказывался не прав. В общении с близкими по духу людьми Катон блистал меткими фразами; Марку понравилось выражение: «Если присмотреться, то окажется, что основная часть жизни многих растрачивается на дурные дела, немалая часть – на безделье, а вся жизнь в целом – вообще не на то, что полезно». В душе у Катона словно горел внутренний огонь, который воспламенял каждого, кто слышал его. Никакая опасность не могла его остановить, никакая угроза – сломить. Видя зло, он бросался в бой, не заботясь о том, кто ему противостоит и насколько сильны оппоненты.

По этой причине, выслушав Катона, участники заседания поняли, что пришло время голосовать за смертную казнь. Сенаторы будто спохватились, стали на сторону Силана, оставив растерянного Цезаря в одиночестве. Даже родной брат Цетеги поддержал смертную казнь. Поняв в итоге, на чьей стороне победа, сенаторы тесно окружили консула, выражая ему восхищение и благодарность. При этом Марк Цицерон по недовольному лицу Гая Цезаря понял, что приобрёл ещё одного лютого врага…

* * *

Поздно вечером консул Цицерон, исполняя обязанности, вслед за факелоносцем и двумя свидетелями спустился в нижнюю часть тюрьмы. Ступени уходили вниз на двенадцать футов и отовсюду были виды каменные стены, прикрытые мрачным сводом; грязь, потёмки и смрад составляли мерзкое и страшное впечатление; в нос ударило труднопереносимое зловоние…

Марк не был готов встретиться с этим отвратительным и ужасным миром. Приподнятое настроение разом исчезло, он едва справился с собой, чтобы не возвратиться немедленно на свежий воздух. Он передал указ главному палачу, и тот приступил к исполнению, отведя вместе со свидетелями в соседнее помещение Лентула, патриция из прославленного рода Корнелия, когда-то облечённого консульской властью. Палач удавил его первым, накинув петлю на шею… Подобным же образом расстались с жизнью Цетег, Статилий, Габиний, Цепарий…

Когда Цицерон поднялся из тюрьмы к народу, уже была глубокая ночь. Люди не расходились, желая узнать, что с арестованными. Консул поднял правую руку, и немедленно установилась тишина, которую будто разорвали его слова:

– Они мертвы!

Площадь наполнилась восторженными криками одних людей и возгласами разочарования – других, судя по всему, сочувствующих участникам заговора. Оставшись без главарей, они ушли, стараясь не привлекать внимания, потому что в их душах поселились растерянность, страх. Друзья же и сторонники Марка Цицерона, радостно приветствуя, окружили его и тесной гурьбой сопроводили до дома. По дороге радостно выкрикивали: «Рим спасён!», «Цицерон наш спаситель!».

Народное шествие по ночному городу с горящими факелами сравнимо лишь с триумфальным проходом полководца, выигравшего жестокую битву с врагом. Услышав шум, жители близлежащих домов выбегали навстречу. Осознав, что тот самый заговор подавлен и что Рим избежал смуты и кровопролития, присоединялись к толпе и орали приветствия своему спасителю.

Триумф Марка Цицерона

Удивительное единодушие сенаторов по поводу казни главарей заговорщиков и, самое страшное и непредсказуемое немедленное исполнение приговора, разрушило уверенность сторонников Катилины в успехе, а следом посеяло панику в лагере наёмников. Военачальник Манлий узнал, что его воины покидают лагерь в основном по ночам.

Накануне сражения с наёмниками Катилины консул Гай Антоний «заболел» и передал командование своему легату – Марку Петрею, и тот одержал полную победу. Катилина погиб под ударами мечей. Обнаружив его труп под грудой наёмников, Антоний велел отрезать голову и отправить в Рим – показать Марку Цицерону и сенаторам, что слухи об участии второго консула в заговоре не подтверждаются…

Торжества по случаю разгрома опасного врага длились в Риме три дня и три ночи. В Сенате прошло торжественное заседание, на котором мудрейший Марк Порций Катон, избранный трибуном, от имени римского народа предложил присвоить Цицерону почётный титул «Спаситель Рима» или «Отец нации» – на выбор. До этого дня такого звания никто из римлян не имел.

Ни одного голоса «против». В ответной речи Цицерон скромничал:

– Ничего героического я не совершил, а если совершил что-то, вызывающее одобрение римского народа, то в пределах священных обязанностей консула. Я не совершил ничего без совета Сената, без одобрения римского народа. И прежде я на