Читать книгу "Вода живая - Клариси Лиспектор"

тайный свет роковой мудрости, фундамент земли. Скорее предчувствие жизни, чем сама жизнь. Я заклинаю ее, изгоняя профанов. В моем мире мне дано мало свободы действий. Я свободна лишь совершать поступки, предначертанные роком. Моя анархия подспудно подчиняется закону, по которому я пребываю в тайном контакте с астрономией, математикой и механикой. Литургия диссонирующего роя насекомых, вылетающих из туманных и смрадных болот. Насекомые, жабы, блохи, мухи, вши и клопы — всё, рожденное от калечного созревания нездоровых личинок. И мой голод утоляется этими протухшими, разложившимися существами. Мой ритуал — очистительный ритуал силы. Но в сельве царит зло. Делаю глоток крови и преисполняюсь ею. Слышу, как цимбалы, трубы и тамбурины наполняют воздух шумом и гамом, заглушая безмолвие солнечного диска и его волшебство. Хочу покрывало, вытканное из нитей солнечного золота. Солнце — это волшебное натяжение тишины. Путешествуя в страну тайн, слышу, как хищное растение сокрушается о незапамятных временах, и вижу непристойные сны-кошмары под болезненными ветрами. Меня околдовывают, обольщают, влекут за собой тайные голоса. Клинописные, почти нечитаемые надписи говорят о том, как зачать, советуют напитаться силой тьмы. И еще говорят о голых пресмыкающихся самках. А солнечное затмение вызывает тайный ужас, однако свидетельствующий о сиянии сердца. Возлагаю на голову бронзовую диадему.

За пределами мысли и даже еще дальше — потолок, который я разглядывала в детстве. И внезапно заливалась слезами. Это уже тогда была любовь. А бывало, что я даже и не плакала. Я караулила. Я исследовала потолок. Миг — это большое яйцо с теплыми внутренностями.

Вот и опять рассвет.

Но, когда рассветает, я думаю, что пришел еще один день, которому мы с тобой современники. Если Всевышний не сжалится надо мной, я пропала. Мне ужасно нужен ты. Нас должно быть двое. Чтобы пшеница оставалась высокой. Мне так тяжело: придется остановиться.

Я родилась несколько мгновений назад, и меня ослепило.

Стекла звенят и сверкают. Пшеница созрела: хлеб делят на всех. Но с нежностью ли его раздают? Это важно. Я не размышляю, как не размышляет бриллиант. Я вся сверкаю, я чистой воды. Я не хочу ни есть, ни пить: я просто есть. У меня два глаза, и они глядят. В пустоту. В потолок.

Я сейчас напишу адажио. Читай медленно и спокойно. Это фреска во всю стену. Родиться — это так:

подсолнухи медленно поворачивают свои венчики в сторону солнца. Пшеница созрела. Хлеб надо есть с нежностью. Мой порыв един с порывом древесных корней.

Рождение: у нищих есть одна молитва на санскрите. Они ничего не просят, они нищие духом. Рождение: у африканцев кожа черная и матовая. Многие из них — дети царицы Савской от царя Соломона. Африканцы, укачивая меня — а я новорожденная, — монотонно тянут простенькую песенку о том, что теща, как только они уйдут, явится и стащит гроздь бананов.

Есть у них одна песня о любви, в которой звучит такая же монотонная жалоба, и я ее сейчас присвою: почему я люблю тебя, если ты мне не отвечаешь? напрасно я шлю гонцов; когда я с тобой здороваюсь, ты прячешь лицо; почему я люблю тебя, если ты меня даже не замечаешь? Есть еще песня, успокаивающая слонов, когда они идут на реку купаться. Я африканка, нота горькой, и долгой, и дикой жалобы есть в моем голосе, который поет тебе. Белые били черных бичом. Но как лебедь выделяет особый жир, делающий его оперенье непромокаемым, так боль Черных не может проникнуть в них, им не больно. Можно превратить боль в наслаждение: щелк и готово. Черный лебедь?

Есть люди, которые умирают с голоду, а я ничего не могу, кроме как родиться. Вот моя песня: что я могу сделать для них? А ответ мой таков: написать фреску-адажио. Я могла бы страдать от чужого голода молча, но голос-контральто заставляет меня петь — песня моя черная и матовая. Это мое единоличное послание. С голоду человек ест человека. Но я наелась собственной плацентой. И не стану грызть ногти, ведь это мирное адажио.

Я отошла, чтобы выпить холодной воды: в этот ныне-миг в руке у меня толстый граненый хрустальный стакан, весь в блестках-мгновениях. Вещи — это остановленное время?

Луна всё еще полная. Часы в доме остановились, и бой хриплых курантов катится по стене. Я хочу, чтобы меня похоронили с часами на руке: пусть в земле тоже что-то тикает, отсчитывая время.

Я так широка. Я настойчива, песнь моя глубока. Медленно. Но crescendo. Всё громче и громче. Если долго расти, рядом окажется полная луна и придет тишина. И фантасмагорический лунный пейзаж. То, что наступает, непредсказуемо. Скажу со всей бесполезной откровенностью: сейчас шесть пятнадцать утра.

Риск — я рискую открыть новую землю. Куда не ступала нога человека. Сначала мне надо пройти мимо благоухающего растения. Я дошла до цветущего эпифиллума на террасе. Начну производить собственные духи́: куплю подходящий спирт, размягченное сырье для эссенции и в первую очередь фиксатор, он должен быть животного происхождения. Тяжелый мускус. Вот последний низкий аккорд адажио. Мое число — это 9. Это 7. Это 8. Всё — за пределами мысли. Если это существует, то это — я. Но почему мне так дурно? Потому что я не живу тем единственным способом, которым полагается жить тому, кто живет, и даже не знаю, что это за способ. Неуютно. Паршиво я себя чувствую. Не знаю, в чем дело. Но что-то неправильно, и от этого плохо. Однако я откровенна, и игра моя честна. Играю в открытую. Только не рассказываю о конкретных фактах собственной жизни: я по природе скрытная. Так в чем же дело? Знаю одно: я не желаю обмана. Я отвергаю себя. Я в себя углубилась, но не верю себе, а потому мысли мои — надуманные.

Можно уже приготовиться к выбору: «он» или «она». Адажио подошло к концу. Итак, начинаю.

Я не лгу. Моя правда искрится, как подвеска хрустальной люстры.

Но она скрыта. Я терплю, ведь я сильная: я съела собственную плаценту.

Хотя всё так хрупко. Я совсем запуталась. Я живу одной тайной, такой сияющей, что ее лучи ослепили бы меня, если бы я не укрывала ее тяжелым одеялом показной уверенности. Боже, помоги: у меня нет поводыря, а ведь опять стемнело.

Вернусь к неведомому во мне и когда появлюсь на свет, тогда и поговорим о «ней» или о «нем». Пока меня поддерживает «то» или «ид». Создавать из самой себя существо — тяжело. Я творю себя. Мы ходим и ищем в полной тьме самих