Читать книгу "Интимное средневековье. Истории о страсти и целомудрии, поясах верности и приворотных снадобьях - Розали Гилберт"

Вдовство

Вдовство и целомудрие были друг от друга неотделимы. Вдова по определению не занималась сексом. Если она оказывалась замечена в подобном, остальные жители деревни или города решительно ее осуждали, а хорошая репутация для вдовы в Средние века очень много значила, ее вот так легко на помойку не выбрасывали. Кроме того, в ее жизни находились куда более важные занятия — отбиваться от неподходящих, но порой настойчивых женихов, воспитывать детей, управлять делами и имуществом, зарабатывать себе на достойное существование.

Состоятельные вдовы обычно становились мишенями для повторного брака, поскольку ясно же, что оставлять женщину без присмотра нельзя, ее непременно должен контролировать мужчина. Кроме того, многие вдовы владели значительными активами, которые лучше смотрелись бы в портфеле заинтересованного жениха.

Вдовы казначейского реестра

Овдовевшей средневековой женщине, не стремившейся к новому замужеству, избежать брака часто было трудно. В 1130 году в Англии всех богатых вдов и сирот заносили в казначейский реестр, и король мог «раздавать» их по своему усмотрению, руководствуясь в первую очередь соображениями выгоды от создания союзов, удачных с финансовой точки зрения, и куда меньше — перспективами личного счастья и обеспечения комфортной среды для женщины или ребенка. Юные наследницы также рассматривались скорее как востребованное движимое имущество, нежели как люди со своими желаниями и чувствами.

Если у женщины находились нужные средства, она могла выйти из реестра и остаться незамужней. Это бы звучало как ужасный, но вполне реальный компромисс, если бы не одна загвоздка: обычно цена выкупа была настолько высокой, что вдове для его выплаты требовалось продать львиную долю имущества, в результате чего она становилась бедной и нуждалась в муже, который бы ее обеспечивал. Такая вот средневековая уловка-22.

Люсия Торольдсдоттир из Линкольна

Люсия родилась в мае 1074 года; она, богатая наследница и на редкость решительная особа, была не из тех, кого легко держать в узде. Ее жизнь можно считать отражением судеб многих состоятельных женщин Средневековья: девочка выросла, вышла замуж, благодаря чему получила титул и приумножила свои богатства, а после смерти первого мужа опять вышла замуж. Когда Люсия поняла, что стоит на пороге четвертого замужества, которого ей очень хочется избежать, этот цикл повторялся уже трижды. Как мы говорили, Англия XI века позволяла вдове остаться незамужней, если она уплатит нужную цену. Для такой женщины, как Люсия, цена оказалась высокой. Но Люсия, повторюсь, была дамой решительной; она собрала необходимые средства и выкупила свою свободу. За ошеломляющую для того времени сумму в пятьсот марок. Но и это обеспечивало ей всего пятилетний «льготный» период. Люсия добавила еще сотню марок, дабы иметь возможность отправлять правосудие среди своих людей в собственном суде[3], но сейчас не в полной мере понятно, что включала в себя такая сделка.

На определенном этапе жизни эта решительная дама стала графиней Честерской и большинству историков более известна под именем Люси Болингброк.

Вдова Гибскотт из Линкольна

Вдовам Средневековья приходилось защищать и поддерживать свою репутацию, но время от времени их судили за неподобающее поведение. Впрочем, большинство подобных дел сегодня мы бы назвали несерьезными. Судебное преследование за сплетни на первый взгляд кажется явно чрезмерным, но не следует забывать, что доброе имя в те времена значило очень много и клевета могла погубить женщину. Хотя, по-моему, есть нечто детское в том, чтобы привлекать людей к суду из-за обзывательств.

Одна запись, хранящаяся в архивах епархии Линкольна в Англии, гласит:

Вдова Гибскотт постоянно клевещет на своих соседей.

В сущности, пожилые сплетницы и сегодня встречаются повсеместно, здесь нет никакой разницы. Да и вдова Гибскотт явно была не единственной, кто любил тыкать в людей пальцем. Например, еще две женщины, Агнес Хортон и Джоан Уайтскейл, тоже не пылали друг к другу любовью и в итоге предстали перед судом из-за обзывательств, которые, вероятно, выходили за все допустимые рамки.

Агнес Хортон и Джоан Уайтскейл из Брилла

Среди исков о диффамации[4] за 1505 год, сохранившихся в архивах Судов архидиаконства Бэкингема, мы находим дело Агнес и Джоан, представших перед судом по обвинению в нарушении общественного порядка посредством обзывательств.

1505 год. Агнес Хортон из прихода Брилл и Джоан Уайтскейл из прихода Брилл. Вызваны в суд официально по обвинению в постоянных взаимных ругательствах и обзывательствах; то одна называет другую «шлюхой из шлюх», то наоборот.

Очевидно, что особой любви между этими двумя женщинами не было, и можно только представить себе, какие обстоятельства в итоге привели к тому, что они оказались в суде. В документе нет упоминаний о том, состояли ли дамы в браке и что вообще довело их до жизни такой. Может, их мужья конкурировали в бизнесе? Может, обе были одиноки и имели виды на одного мужчину? Может, одна из них и правда была «шлюхой», за что другая ее обзывала, а та огрызалась в ответ? А может, они одевались слишком вызывающе и выглядели так, словно пытаются привлечь к себе взгляды всех мужчин в округе?

Кто знает? У таких личных взаимоотношений должна быть предыстория. Люди редко начинают крыть друг друга последними словами без всякой причины.

Вдова Колл из Оксфорда

В еще одном редком судебном деле мы знакомимся со вдовой, которая с чрезвычайной благосклонностью относилась к незамужним беременным женщинам. Однако вместо того, чтобы обеспечить ей всеобщее признание за столь достойный и человеколюбивый настрой, на нее подали жалобу в суд. В ее деле, хранящемся в архивах оксфордской церкви Святого Петра ле Бейли, однозначно заявляется:

Вдова Колл принимает в своем доме беременных женщин и окружает их заботой.

Что ж, ура вдове, которая, судя по всему, оказалась гораздо гуманнее подавляющего большинства своих современников. Это же потрясающе, что ей хватало внутренней силы предлагать убежище другим женщинам, забеременевшим без мужа и оказавшимся в чрезвычайно трудной ситуации. Им не к кому было обратиться за помощью; их не только порицали, но и возбуждали против них судебные разбирательства.

Разве забота о менее удачливых ближних не считалась актом истинной благотворительности? Сведений о том, как вдова умоляла суд не осуждать ее, и о результатах мольбы не сохранилось. Впрочем, в дошедшем до нас документе как минимум ни слова не говорится о наказании или штрафе, так что добрую вдову, вполне вероятно, отпустили с указанием прекратить свою деятельность.