Читать книгу "Средневековая Москва. Столица православной цивилизации - Дмитрий Володихин"

Вот теперь Иван Федоров попал в тяжкое положение. Ему пришлось попробовать на вкус горький хлеб коммерческого книгоиздателя. Более ни монаршие особы, ни вельможные аристократы не покровительствовали ему. Средства на пропитание и возобновление типографских работ пришлось искать самостоятельно. Однако Иван Федоров не желал оставлять своего дела. Позднее он сам объяснит свое упорство: «Не пристало мне ни пахотою, ни сеянием семян сокращать время своей жизни, потому что вместо плуга я владею искусством орудий ручного дела, а вместо хлеба должен рассеивать семена духовные по всей вселенной и всем по чину раздавать духовную эту пищу… Более же всего устрашился я ответа, который придется дать владыке моему Христу, непрестанно взывающему ко мне: „Ленивый и лукавый раб, зачем не отдал серебра Моего торгующим? И Я, придя, взял бы свое с прибытком“. И в одиночестве, углубляясь в себя, я не раз омочил слезами свое ложе, размышляя обо всем этом, – как бы не скрыть в земле талант, дарованный мне Богом»[15].

С большими мытарствами, через области, охваченные моровой язвой, храня как зеницу ока оборудование печатни, Иван Федоров добрался из Заблудова до Львова. Новое пристанище он обрел то ли осенью 1572-го, то ли в самом начале 1573 года. Богатый город, средоточие международной торговли, должен был дать ему шанс прокормиться ремеслом. Русский типограф горячо молился Господу Богу об устроении дел.

Однако состоятельные купцы не торопились облагодетельствовать его кредитом. Да и Православная церковь во Львове могла помочь ему немногим, поскольку за кафедру шла борьба и нужды приезжего печатника оказались на периферии интересов иерархии.

С течением времени Иван Федоров малыми кредитами все-таки набрал денег для основания собственного дела. Наиболее крупную сумму, видимо, ссудил ему некий Семен Седляр, широко образованный, зажиточный ремесленник и торговец. Он, кстати, дал Ивану Федорову и временное пристанище в своем доме. Иными словами, сыграл роль главного благодетеля на новом месте. С другой стороны финансовая помощь Ивану Федорову пришла от казначея местного Свято-Онуфриевского монастыря отца Леонтия.

Печатник постарался как можно быстрее приступить к работе. Уже в феврале 1573 года он начал издание нового «Апостола», завершившееся ровно через год, 15 февраля 1574-го. Тогда же, в 1574 году, увидела свет и маленькая «Азбука», по словам Е. Л. Немировского, «первый известный нам печатный учебник кирилловского шрифта»[16].

Львовский «Апостол» – родной, единоутробный брат московского «Апостола», прошедший незначительные улучшения и поменявший послесловие. Из этого-то послесловия историки почерпнули львиную долю биографических сведений об Иване Федорове, поскольку здесь он щедро делится фактами своей судьбы, особенно касающимися печатного дела.

Трогательно звучит смиренное благодарение Богу за то, что Он склонил сердца немногих людей помочь бедствующему печатнику: «Нам надлежит со смиренной душой просить и начинать, а миловать и совершать может Бог, Коего Царствия наследником я надеюсь быть, и которое да получим и все мы по благодати и человеколюбию Господа нашего Иисуса Христа, которому подобает слава, честь и поклонение с Отцом и Святым Духом ныне и в бесконечные веки. Аминь»[17].

Кроме того, в львовском «Апостоле» несколько больше элементов художественного оформления: заставок, концовок. В нем три миниатюры (гравюры), а не одна, как в московском издании: герб гетмана Г. А. Ходкевича, геральдическая композиция с гербом самого печатника (очевидно, приписанного, или, иначе, «адаптированного», к одному из шляхетских родов Литовской Руси) рядом с гербом города Львова и святой Лука несколько иного вида, чем в московском «Апостоле».

Что же касается «Азбуки», или, как ее иначе называют, «Букваря», то содержание книжицы передано на двух страницах послесловия, обращенного к львовским жителям: «Возлюбленный честный християньский руский народе греческаго закона! Сия еже писах вам, не от себе, но от божественных апостол и богоносных святых отец учения и преподобного отца нашего Иоанна Дамаскина, от грамматикии мало нечто ради скораго младеньческаго научения в мале сократив, сложих. И аще сии труды моя благоугодны будут ваши любви, приимите сия с любовию».

На этом наиболее горестный период в трудах и днях Ивана Федорова завершился. Стезя коммерческого издателя сменилась, благодарение Богу, значительно более спокойным и обеспеченным периодом: печатника взял под свое покровительство другой православный магнат, князь Константин Константинович Острожский.

Острожский прославился как выдающийся ревнитель православия, борец против унии под эгидой римского престола, деятельный сторонник христианского просвещения, содержавший училище и своего рода клуб книжников – Острожскую академию. И что немаловажно, он один из богатейших людей Литовской Руси.

Константин Константинович взял Ивана Федорова под свою высокую руку в 1575 году. У него в Остроге печатник проведет несколько лет и покинет это гостеприимное место лишь в 1581-м. Ныне древний город Острог находится на западе Украины.

Из острожского периода биографии Ивана Федорова самая значительная его работа – издание первой полной славянской Библии (Острожская Библия 1580 года). Именно для осуществления этого грандиозного проекта московский печатник в первую очередь и нужен был князю Острожскому.

А для самого печатника такого рода предложение, надо полагать, было верхом мечтаний.

Главнейшая трудность состояла не в объемах работы, а в том, что вполне точный текст, не искажающий смыслов, заложенных в «богодухновенную» книгу, можно было получить, лишь сравнивая множество вариантов, созданных книжными писцами, и выбирая, а порой вырабатывая на их основе норму, то есть нормативный, унифицированный текст. Или, как любили говорить книжники XVI столетия, «совершенный» текст.

В предисловии к изданию, составленном от имени князя Константина Константиновича Острожского[18], повествуется о поисках книг, пригодных для использования в этих целях. Среди прочего там сказано, что ни единой такой «совершенной» Библии не нашлось в «странах роду нашего языка словенского». Лишь один текст из России, о котором речь пойдет ниже, был оценен как вполне приемлемый, но и его не стали перепечатывать с рукописного оригинала буква в букву. Сравнение же текстов, полученных из многих стран, показало множество различий, притом «…не токмо разньствия, но и развращения», порожденного кознями дьявола, «искони противника всякому добру».