Читать книгу "Мой генерал Торрихос - Хосе де Хесус Мартинес"

Мы готовы на всё ради Родины. Но если по какой-либо даже справедливой причине для Родины потребуется принести в жертву наше достоинство, то можно совершенно уверенно утверждать, что такая причина не является справедливой, что она не является зовом Родины. Так библейский персонаж Абрахам был вынужден прийти к выводу, что требование к нему принести в жертву его сына не могло исходить от Бога.

Если Человек — это высшая ценность для политики и любой другой деятельности людей, то никакое действие, направленное против его интересов, не может быть справедливым. Другими словами, цель не оправдывает средства. Она определяет и выбирает их, но не оправдывает. Справедливая цель всегда выбирает правильное средство для её достижения, средство, достойное уровня цели. Поэтому и выбранные для достижения целей средства являются симптомами, характеризующими саму цель.

Это довольно актуальная острая моральная проблема для революционеров, которые нуждаются в средствах для финансирования своей борьбы.

Чтобы армии обрести достоинство, наполненное политическим смыслом, настаивал Торрихос, вооружённые силы должны порвать с олигарх-империализмом. Только так, «сочетаясь вторым браком», они могут объединиться с интересами народа.

«Эксплуататоры, — говорил он, — дьявольски талантливо смогли вооружить одну часть народа против себя самого». И эту роль сейчас играет армия. А армии надо «изменить направление стволов своих ружей». Повернуть их в другую сторону.

Торрихос воспользовался «креольской слабостью» панамских хозяев, недооценивших своих военных, которым они доверили миссию охранять их собственность. Панамские хозяева, полагаясь на их защиту, прежде всего со стороны армии США, оставили своим вооружённым силам задачи патрулирования народных кварталов и охрану элегантных злачных мест.

Результатом такого унизительного положения стало возникновение в Национальной гвардии ощущения некой обособленности и даже независимости, что позволило ей если и не перейти решительно на сторону народа, то по крайней мере занять позицию «арбитра» в классовой борьбе народа и хозяев. А Торрихос превратил ситуацию «арбитража» в ситуацию «переговорного процесса». Это обстоятельство является очень важным.

Разговор «на равных»

Когда кто-то занимает нейтральную позицию в борьбе между эксплуататорами со всеми вытекающими для них преимуществами и эксплуатируемыми без таковых, а таким «нейтралом» был бы Торрихос, то, наверное, он заслуживал бы ярлык «бонапартист». Политологи придумали такой термин. Некоторые из них активно применяли его в отношении генерала Торрихоса. Некоторые из некоторых отказались от этого его определения, когда стали свидетелями, как со временем его мировоззрение становилось всё более ясным и explicito. А некоторые только откорректировали этот термин в применении к нему, добавив к нему слово «буржуазный», переведя его тем самым в «правый» лагерь.

В этом нет ничего более неверного и поверхностного. Неверного, потому что на самом деле генерал не был нейтрален, когда в некоторых ситуациях по тактическим соображениям казался таковым. Его сущностное никогда не было с правыми силами, хотя правые почти всегда побеждали. Габриэль Гарсия Маркес в своей статье о генерале в определении его сущности попал в точку, когда сказал о его классовом «единстве с крестьянством».

И поверхностного в смысле отстранённого, потому что те, кто выкрикивает из-за барьера клички и ярлыки, как в этом случае ярлык «бонапартиста», вместо того чтобы войти в команду своего предпочтения, играют в другой команде.

Быть интеллектуалом — это не предлог для ухода от активной деятельности и материальных усилий. Те из таких интеллектуалов, которые осуждали Торрихоса за то, что он не «делает революцию», отчасти говорили и ответственны за эту правду. И они довольны, что не ошиблись, потому что для них правда оказывается важнее, чем революция.

Для генерала Торрихоса важнее поиска правды было преобразование реальностей. Неважно, что это правило определённой философии. Хотя говорить правду не всегда важно, но считать, что поэтому важно не говорить её, не более чем словесный изыск.

Много раз генерал всегда иронично и мягко поругивал меня за то, что я, «профессор высшей математики, современной алгебры, абстракций и философии, готовый решить все проблемы Вселенной, не могу решить проблему, возникшую в крестьянской коммуне». Я защищался, конечно, говоря, что для этого нужно, чтобы проблемы коммуны были вселенского масштаба. Но этот мой ответ не звучал убедительно даже для меня самого.

Обильны речи и тексты генерала, целью которых было не просто показать правду, а добраться до её сути, снять все завесы, прикрытия, пепел, который её скрывает, докопаться, подобно вспахивающему землю плугу, до такого уровня познания, который греки называют словом «aleteia», означающим открытие, и насытить эту правду реальными примерами.

Торрихос не видел никакого интеллектуального удовольствия в поисках наиболее грамотного точного определения какого-либо явления.

Гениальны его импровизации, с которыми он создавал такие термины, как, например, «телефонизировать», «школарезировать» и т. п., когда «под рукой» у него в тот момент не было другого известного определения.

Рассказывают, что однажды министр правительства Матерно Васкес, педант в языковедении, пожаловался кому-то на изобретённую генералом фразу «телефонизировать» страну. «Такое слово не существует», — сказал министр. Когда об этом стало известно генералу, он приказал напечатать на обложке телефонного справочника государственной компании связи (ИНТЕЛ) в сочетании с придуманным им словом так, что в итоге получилось ИНТЕЛ: ТЕЛЕФОНИЗИРУЯ СТРАНУ. И сказал: «Передайте министру, что теперь такое слово существует».

Бывало, что и я не один раз корректировал в его текстах некоторые слова. Часто он отвечал на это так: «Уважай мой стиль». И впрямь иногда он изобретал хорошие словечки, например, слово «кокалисадос», называя так тех, кому по душе идеи империализма.

В этой связи помню, как в штаб-квартире ООН в Нью-Йорке, проходя по коридору вдоль выставленных вдоль стен модернистских скульптур, ему пришла в голову идея установить тут скульптуру «антиимпериализма». «Это могло бы быть изображение разбитой вдребезги бутылки из-под кока-колы», — сказал он.

Реальность ставила перед генералом не политические и не теоретические, а скорее моральные проблемы. И порой ни на сантим не предоставляла ему возможности изменить эту реальность. Например — и это тоже важно для понимания его мировоззрения — для него существовала, в противоположность всем академическим представлениям, концепция так называемой «приятной правды или истины» в противопоставлении правде «логической» или реальной. Так, в его эссе «Я — солдат Латинской Америки» он безоговорочно утверждает, что эпоха интервенционизма США в мире уже закончилась («приятная правда» — пер.). И это он говорит до агрессий на Мальвинские о-ва, Гренаду, угроз в отношении Никарагуа и Сальвадора (логическая правда — пер.).