Читать книгу "Как опасно быть женой - Дебра Кент"

Увы, к тому времени, как Майкл доползает до дома, он, как правило, не способен ничего слушать. И уже очень и очень давно муж не сравнивал меня ни с какими знаменитыми красавицами.

Майкл шлепает губами и переворачивается на бок, пробормотав что-то вроде: “Я съел короля Нью-Джерси”. Мой муж часто разговаривает во сне. Иногда я опираюсь на локоть и с интересом вслушиваюсь. Что я рассчитываю услышать? Даже не знаю. Послание из мира духов или какое-нибудь пикантное заявление, которым его можно будет дразнить утром. Но обычно он лишь бессвязно бормочет о работе, судится с кем-то во сне. А иной раз почти просыпается, сообщает, что любит меня, обхватывает руками и ногами и тут же отключается снова.

Утром у нас царит такая отчаянная суматоха, что дети пропускают не только завтрак, но и школьный автобус. К тому же я почти уверена, что на Джейке вчерашние трусы, а Люси не чистила зубы. Я останавливаюсь у немецкой булочной и покупаю всем троим по гигантскому печенью в форме бабочки, обсыпанному сахарными кристаллами размером с бриллиант в полкарата. Мои отпрыски счастливо уплетают их, а я чувствую себя худшей матерью на свете и в ужасе озираюсь по сторонам: не видит ли кто-нибудь, как я в 8.45 утра кормлю детей сладостями.

В машине по дороге на работу меня настигает звонок Кейтлин: я забыла подписать одно из двадцати семи разрешений, и теперь ее не допускают к участию в программе развития детской дружбы “Мир на игровой площадке”. Я скоро потону в этих разрешениях. Их требуют по любому поводу: для фотосъемки, пользования Интернетом, посещения общественной библиотеки, допуска на уроки полового воспитания, употребления национальных блюд, где может содержаться арахис. Спустя десять минут, глянув в зеркало на лобовом стекле, я вижу на заднем сиденье красно-черную сумку-термос Джейка с Человеком-пауком. Значит, бедняге придется довольствоваться школьным ланчем, и он, скорее всего, останется голодным, потому что не выносит школьную еду. Вот так. Еще нет девяти утра, а я уже подвела двух своих детей. Я феноменально плохая мать. Где была моя голова, когда я думала, что способна совместить работу на полную ставку и полноценное материнство?

Я останавливаюсь у “Крогера” купить себе на обед что-нибудь добродетельное из салат-бара, но втайне понимаю, что готова “согласиться” на лапшу чау-мейн калорий этак на семьсот, с семечками, изюмом, яйцами, сыром, французской заправкой и, возможно, салатными листиками на донышке. В результате мой выбор падает на замороженные спагетти с морепродуктами, и я направляюсь к стойке с фруктами за яблоком.

– Прошу прощения, мэм… – Ко мне обращается молодой парень из овощного отдела. У него большая родинка над левой бровью.

– Да?

– Мне жутко неудобно, но. – Парень не договаривает, лишь показывает на мою спину.

Я сразу понимаю: там что-то чудовищное, таракан или, хуже того, летучая мышь. Между прочим, я не шучу. Две недели назад маленькая летучая мышка ухитрилась пролезть сквозь щель в крыше и принялась метаться в поисках выхода по всему магазину. Покупатели пригибали головы и вертелись как могли, спасаясь от обезумевшего зверька. Кассиры ловили его сначала пустым деревянным ящиком из-под фруктов, затем без толку бросали в воздух желтый дождевик и только потом догадались растянуть на двух швабрах гигантскую сеть.

Все ясно: ко мне прицепилась та самая мышь.

– Господи, снимите, снимите! – воплю я, отчаянно размахивая руками. – Снимите!

– Хорошо, – соглашается парень и робко сдергивает у меня со спины лифчик.

Волшебная сила статического электричества (у нас кончился кондиционер) приклеила к моему свитеру мой же приподнимающий грудь лифчик размера 36B. Сколько народу видело этот ужас и промолчало? Я успела пройти от заморозки до овощей. Двенадцать рядов!

Молодой человек протягивает мне бюстгальтер. К его чести, он не смеется.

– Прошу.

– Спасибо, – тихо благодарю я.

Пропущенный автобус, печенье на завтрак, неподписанное разрешение, а теперь еще лифчик. В душу закрадывается страшное подозрение, что мир, который я столь героически созидала и покоряла, перестает мне подчиняться. Я старательно гоню от себя это ощущение.

Из жизни вразнос: я беру у кассирши гелевую ручку, которая так уютно ложится мне в руку, так хорошо и красиво пишет, что я просто обязана ее присвоить. Я сую ручку к себе в сумку и смотрю на кассиршу. Она остается невозмутима. Очевидно, привыкла.

Невзирая на инцидент с лифчиком, должна признать, что обожаю свой оранжевый свитер. Это единственный оттенок, который подходит к моим рыжим волосам. Утром я даже, рискну сказать, показалась себе красивой. Я надеялась, что и Майкл меня оценит, но он ничего не сказал. Впрочем, он не заметил и лифчика на моей спине за все то время, что я готовила завтрак. Въезжая на стоянку перед университетом и разыскивая свободное место, я всячески стараюсь об этом не думать.

Для кампуса, где среднестатистический мужчина-преподаватель либо тощ, либо толст и непременно потрепан, человек у парковочного счетчика – просто экспонат кунсткамеры. У него широкие плечи, мускулистые руки кораблестроителя, крепкие бедра и длинные, сильные ноги. Большинство мужчин здесь одевается в соответствии со вкусом своих мамочек: брюки с высоким поясом, скользкий полиэстеровый блейзер, старомодный галстук. А на этом – линялые джинсы, расстегнутая белая рубашка поверх белой футболки и старые, заслуженные походные ботинки. Единственное, что выдает в нем преподавателя, – заляпанные очки в роговой оправе, без всякой потуги на ретро, явно сохранившиеся с одиннадцатого класса. В его лице все немного чересчур: выдающийся нос, чуточку искривленный, как у боксера, полные губы, волевой подбородок. Щетина – похоже, отращивает бороду. Удивительные зеленые глаза. Когда он поднимает их на меня, я поневоле задумываюсь, не этот ли взгляд называют чувственным, потому что… ну, вы понимаете.

Я бросаю монеты в прорезь. Мужчина роется в карманах, непрерывно бормоча: “Где-то же точно был. Хм-м. Четвертак. Где-то тут. Где-то здесь”. Между тем он вытаскивает из кармана и раскладывает на капоте раздолбанного черного джипа всякую ерунду: скомканную долларовую бумажку, упаковку жвачки, корешок от билета в кино, два цента. Я почти готова увидеть пачку бейсбольных карточек и лягушку, но заставляю себя прекратить наблюдение за деятельностью, сосредоточенной вокруг его ширинки.

Он мельком смотрит на часы:

– У меня лекция через три минуты.

Очки соскальзывают у него с носа. Бицепсы вздуваются. Я густо краснею. Кажется, он и не представляет, до чего хорош.

– Я ведь точно помню, что был четвертак. – Он извлекает нечто из заднего кармана, смотрит на просвет и улыбается. – А я-то гадал, куда она запропастилась. Нашел на пляже в Делрее. Когда навещал маму. – Он протягивает мне ракушку, шелковисто-гладкую, нежно-розовую, как младенческий ноготок, и почти прозрачную. – Она живет в таком, знаете, гигантском комплексе для пенсионеров. В прошлый раз я привез ей кошку из приюта, но оказалось, что им не разрешают держать домашних животных. Вот гады!