Читать книгу "Трио. Кто отец? - Патрисия Грей"

Он внимательно смотрит на меня.

- Знаешь такую писательницу, Маргарет Этвуд?

Качаю головой:

- Нет.

- "Никто не умирает от недостатка секса. Умирают от недостатка любви". Её афоризм. Сексом нельзя спасти, Маш. Даже помочь им трудно. Помнишь, я говорил тебе о том, что ты пока не готова к отношениям с мужчиной? Не к сексу. К отношениям.

Всхлипнув, вытираю слёзы ладонью:

- Да, помню.

- А о том, что говорил, что ты очень стараешься быть хорошей девочкой, помнишь?

Понимаю, что моё лицо невольно искажает гримаса боли. Понимаю, что выгляжу глупо и недостойно... И слёзы мои меня не красят... Но ничегошеньки не могу с собой поделать...

- Расскажи мне про папу, - мягко произносит Рома.

О Боже... Он будто видит меня насквозь... Только зачем он ковыряет это всё? Зачем сейчас?... Слёзы душат меня. Рвутся наружу.

- Зачем? - шёпотом спрашиваю я. - У нас с ним не самые лучшие отношения...

- У вас их нет, - мягко говорит он. - И это очень видно, Маш. Твоё чувство незащищённости, твоя неуверенность в том, что ты - красивая, сексуальная, яркая, интересная, умная, замечательная - очень видно.

- Да?

- Да. И в твоих отношениях с родителями, и есть корень проблемы, Машуль. Потому что это очень старая и очень сильная болячка. Её надо вскрыть. Она ведь нарывает даже тогда, когда ты этого не осознаёшь. Нам с тобой, как минимум, два дня вместе жить. Давай проведём их классно?

- Давай.

- Тогда поговори со мной, Маш. Я не обижу тебя. И очень постараюсь понять. Расскажи мне.

- Я... я не могу... - дрожащим голосом выдавливаю из себя я.

Всячески стараюсь сдержаться, чтобы не разреветься, но слёзы уже просто душат меня.

- Хорошо. Давай тогда сделаем так. Я буду произносить утверждения, а ты просто отвечать "Да" или "Нет". Как в том блице в поезде, когда мы только познакомились. Хорошо?

- Хорошо, - благодарно шепчу я.

- Готова?

- Я не знаю... - едва не плачу я.

- Будет трудно. И будет больно. Но потом сразу станет легче. Это нужно сделать, Маш. Уверяю тебя, я очень чувствую твою боль. И постараюсь быть чутким.

- Ты очень чуткий...

- Спасибо. Мне приятно слышать это от тебя.

- Но только вот... Скажи... Ты сейчас... Ты сейчас работаешь со мной, да?

- Ты о том, что я - дипломированный психолог?

- Да.

Он качает головой:

- Я не могу работать с тобой. У нас - личные отношения. Просто хочу избавить от этой боли. Я могу. Тебе больно, мне небезразлично, и я могу помочь. Для меня этого достаточно, Маш. Если не согласна, мы прекратим. Всё хорошо.

- Я... - сглатываю слёзы, - согласна... И я тебе благодарна...

- Вижу, - нежно глядя на меня, произносит Рома. - Станет легче, девочка. Поверь мне, станет легче.

Вытираю ладонями слёзы. Выпрямляю спину, в кресле ровно, набираю воздуха в грудь и медленно выдыхаю.

- Готова.

- Ты первый, но не единственный ребёнок в семье.

- Да...

- У тебя есть брат.

Распахиваю глаза:

- Откуда ты знаешь?

Рома поднимает указательный палец, чуть качает им:

- Машуль, мы договорились. Это блиц.

- Хорошо, - нервно кусаю губу. - Да. У меня есть младший брат.

- Когда мама забеременела тобой, они с папой очень хотели сына. Особенно папа.

Стараюсь не расплакаться. Лицо снова искажается из-за боли, и я переживаю, что выгляжу сейчас отвратительно... Старательно беру себя в руки. Губы дрожат... Спешно вытираю кончиками пальцев глаза.

- Подожди немножко, - вставая, говорит Рома.

Киваю.

Он выходит из комнаты. Вскоре возвращается и протягивает мне упаковку бумажных платочков.

- Спасибо, - тихо благодарю я.

Достаю одну и вытираю щёки и кончик носа.

Рома снова садится напротив.

- Да, Ром, - вздохнув и шмыгнув носом, говорю я. - Они хотели мальчика. А родилась я.

- Родилась нежная, милая девочка. Таких папы обычно очень любят, но ты считаешь, что твой папа был разочарован самим фактом твоего появления на свет.

Я не в силах сказать "да". Закусываю губу и склоняю лицо. Слёзы капают на платье, оставляя тёмные, расползающиеся пятна на ткани.

Рома молча ждёт.

- Да...

- Он был строг и порой тебе казалось, что строг - несправедливо.

- Да... - слёзы капают и капают на платье.

Дрожащими пальцами вынимаю новый бумажный платок. Быстро вытираю глаза и щёки. Снова стараюсь взять себя в руки. Выпрямляюсь.

- А ты очень хотела его любви.

- Да, - сглотнув ком в горле, говорю я.

- Ты старалась её заслужить. Хорошими поступками. Хорошими оценками в школе. Примерным поведением.

- Да, - уже спокойнее, даже как-то отрешённее говорю я.

- Но отец не был ласков с тобой. Он придирался к тебе, раздражался, иногда срывал на тебе злость.

- Да.

- А мама обычно тихо поддерживала отца.

- Да.

- Ты почти не чувствовала её защиты.

Уже почти успокоившись, шмыгаю носом и киваю:

- Да, всё верно.

- Сейчас ты надеваешь на себя броню. И чувствуешь, что боль уходит.

- Да.

- Чувствуешь, что перестаёшь становиться уязвимой.

- Да.

- Когда тебе больно, ты часто выбираешь эту модель защиты.

Задумываюсь.

- Да, похоже на то.

- Ты могла бы поплакать вволю, но считаешь это недостойным проявлением слабости.

- Да.

- С самого рождения твоего брата ваши родители в нём души не чаяли. Ты считала его - любимчиком.

- Да.

- А себя - незаслуженно обделённой любовью.

Киваю:

- Да.

- Прошло время и ты стала трудным, неуправляемым подростком.

Поражаюсь тому, что он говорит... Как он вообще всё это понял? Откуда он это знает?

- Да.

- Ты пропадала вечерами, дома были скандалы.

- Да.

- Отец кричал на тебя, поднимал руку, называл потаскухой.

Впериваю в него взгляд. Он смотрит на меня тепло и внимательно, без осуждения. Никакой попытки задеть, унизить, оскорбить.