Читать книгу "Вечность в тебе - Аннэ Фрейтаг"

Я провел в этой вещи полжизни, вторая половина – твоя. Мне следовало отдать ее тебе гораздо раньше. Теперь она твоя.

Время для подарка номер два.

Подарок номер два – конверт. Он не заклеен. Я вытаскиваю из него карту из плотного картона и переворачиваю ее. На лицевой стороне годовой абонемент, а под ним – 363 дня современного искусства. Мне не нужно читать, что об этом написал мой брат. Но я все равно это делаю.

Футболка была моей любимой одеждой. А Дом искусств – любимым местом. Я знаю, что ты это знаешь. Я много раз упоминал об этом и достаточно часто заставлял тебя ходить со мной. Искусство может научить нас вещам, которых нет ни в одной книге, Лиз. Потому что каждому оно говорит что-то свое.

Неважно, сходишь ты туда один раз или все 363. Ты вообще не обязана туда ходить. Но я хотел, чтобы у тебя было место, куда ты всегда (ну или почти всегда) сможешь прийти. Прекрасное место, в котором ты сможешь отдохнуть и которое будет напоминать тебе обо мне. Я невероятно любил бывать там с тобой. Каждый раз мне казалось, что среди всех этих изображений и инсталляций я нахожу частичку самого себя.

Так. А теперь последнее и самое важное: собственно, сам подарок. Как только ты его увидишь, то сразу поймешь, в чем дело. Я вдохновился таксой Пикассо, потому что знаю, как она тебе нравится. А теперь открой его.

Мои руки дрожат, когда я снимаю оберточную бумагу с последнего подарка. Под ней скрывается небольшая фоторамка с рисунком, выполненным шариковой ручкой. Две крошечные рыбки, очертания каждой из которых состоят только из одной сплошной линии. Как у таксы Пикассо.

Надеюсь, рисунок тебе понравится. Если интересно мое мнение, он идеально подойдет к месту чуть ниже твоей щиколотки. Или на шею. Но это всего лишь идеи. Ты можешь сделать ее там, где захочешь. В конце концов, она останется на всю жизнь – в отличие от меня.

Я уже говорил с Даниэлем. Татуировка оплачена, он даже не попросит удостоверения личности. Сначала это была просто рыбка (ты), но потом я подумал, что их должно быть две: ты и я. Мы двое.

Через неделю ты получишь от меня еще одно письмо.

А до тех пор береги себя. Сходи в Дом искусств. Сделай татуировку. Съезди к Минг на выходных. Делай то, что тебе нравится.

И не забывай: я всегда с тобой.

Твой Кристофер.

Джейкоб

День тянется как резина. Я почти не спал и, соответственно, раздражен. Обычно меня не напрягает обслуживать других. Это всего лишь то, что я делаю, а не то, кто я есть. Но сегодня меня раздражает все. Необходимость улыбаться, быть вежливым. Мои три работы и тот факт, что я понятия не имею, как распорядиться отпущенным мне на этой планете временем. Все всегда говорят, что нужно жить моментом. А после? Я не могу вечно быть официантом. Или убирать гостиничные номера. Или заниматься доставкой еды, разъезжая на велосипеде. Мне нравится говорить себе, что я работаю, чтобы жить, а не живу, чтобы работать. Но это не так. Я заправляю кровати, заполняю мини-бары, подаю напитки и приношу пиццу каким-то ленивым людям. Не более.

– Вот… два капучино и два травяных чая на семнадцатый стол. Потом можешь идти.

Я киваю Тому, ставлю чашки на поднос и отношу напитки четырем женщинам, которые смотрят на меня так, будто их не трахали уже много-много лет.

Они приходят в кафе каждый четверг после обеда и хотят, чтобы их обслуживал я, хотя тоже не выглядят довольными.

– Один капучино для вас, один для вас и два травяных чая, – говорю я своим официантским голосом. – Могу я принести вам что-то еще?

Они качают головами, как сорокапятилетние школьницы, и я возвращаюсь к бару. Раньше я спрашивал, могу ли еще что-нибудь для них сделать. Но потом отучил себя. Было в этом что-то вроде аморального предложения, которое большинство женщин приняли бы с радостью. Особенно замужние.

Я ставлю поднос, снимаю фартук и вешаю его.

– Увидимся послезавтра, Том, – стараюсь перекричать шум кофемашины.

В ответ он поднимает руку и ухмыляется. И я покидаю бар. Музыка становится тише, а свет ярче. Мне здесь нравится. Высокие пустые пространства заставляют меня чувствовать себя маленьким, в хорошем смысле этого слова. Они напоминают мне, что я мчусь по галактике на каменной глыбе и безумно ничтожен. Если вы это знаете, то ни одно решение не имеет особого значения. Вселенной нет до нас дела.

Прохожу мимо магазина при музее. Патрик сидит у кассы и смотрит в пространство перед собой, а это значит, что он чуть не погибает от скуки. Его вид вынуждает меня улыбнуться. Я отвожу взгляд в сторону. И вижу ее.

Луиза

В прошлый раз мы были здесь вдвоем. Кристофер таскал меня от одной картины к другой, а я делала вид, что понимаю, почему они так много для него значат. Притворялась, что вижу то же, что и он. Мы разглядывали одни и те же картины и скульптуры, но мне они не говорили ровным счетом ничего. Только для моего брата у них, наверное, было что сказать.

Показываю мужчине в форме свой билет и вхожу в первое помещение. Не знаю точно, зачем я здесь. Выставка удручает. И посещение ее без Кристофера только еще сильнее напоминает мне о том, что он мертв. Я останавливаюсь перед инсталляцией Бойса и стараюсь найти в ней что-то привлекательное.

– Тебе она нравится? – внезапно спрашивает мрачный голос рядом со мной, и я вздрагиваю.

Он? Здесь? Такие, как он, в музеи не ходят. Не то чтобы я имела представление, куда именно они ходят, но не в музеи точно.

– Я так понимаю, что нет? – улыбается он. Это самая незаметная из возможных улыбок, но это улыбка. Потом она пропадает.

– Я не знаю, нравится она мне или нет, – говорю я спустя некоторое время.

Мой взгляд блуждает по, кажется, произвольно валяющимся кускам. По мне, так все это просто один сплошной беспорядок. Немного напоминает оторванные конечности.

– Понятия не имею, что он хотел этим сказать. – Короткая пауза. – Вообще-то я не очень разбираюсь в искусстве.

– Уверен, если я расскажу тебе кое-что об этой инсталляции, ты посмотришь на нее по-другому.

Я поднимаю брови и жду. Он смотрит на меня, а потом делает шаг навстречу. Теперь мы стоим так же близко, как вчера на лестничной клетке. От него пахнет мужчиной, мылом и – совсем чуть-чуть – потом.

– Она называется «Памятники оленям», – говорит он.

– А как зовут тебя? – спрашиваю я.

Он улыбается, и на этот раз его улыбка настоящая.

– Джейкоб.

Смотрю на него снизу вверх и говорю:

– Я Луиза.

– Да, – отвечает он. – Я знаю.

Джейкоб

Я верю в совпадения. В свободу воли. В цепные реакции. Но, как по мне, вера в судьбу – это для тех людей, что боятся брать на себя ответственность за свои решения. А так выходит, что всегда виноват кто-то другой. Все должно было получиться именно так. Они считают себя беспомощными перед капризами провидения. Я считаю все это чепухой.