Читать книгу "Арденнская операция. Последняя авантюра Гитлера - Энтони Бивор"

Первый американский дозор ступил на немецкую землю во второй половине дня 11 сентября, с северо-востока Люксембурга. С высоты американцы разглядели ряд бетонных бункеров линии Зигфрида – и заявили о своем прибытии на нацистскую территорию, символически помочившись на землю. С тех пор немало подразделений следовали тому же примеру. В тот же день к северо-западу от Дижона 2-я французская бронетанковая дивизия из 15-го армейского корпуса Паттона встретилась с 1-й французской дивизией 7-й армии, идущей с юга Франции. Теперь у союзников была сплошная линия фронта от Северного моря до Швейцарии.

Паттон взял Нанси 14 сентября, но его 3-я армия застряла на древних укреплениях Меца и была вынуждена вести тяжелые бои при форсировании реки Мозель. «Мы взяли достаточно пленных, – сообщал офицер, – для работ на берегу реки, а то там немцы стреляли по нашим санитарам, пытавшимся перенести раненых в штурмовые катера, по солдатам, которые могли прорваться. Всех просто изрешетили пулями. Мы вывели под пули пленных, так они и их положили. И наконец мы сказали: “Да пошли они к дьяволу”– и расстреляли всю эту треклятую группу» {59}.

У немецких дивизий были иные заботы. Командир полка 17-й дивизии моторизованной пехоты (панцергренадеры) СС «Гёц фон Берлихинген» жаловался, что его машины «вечно ломаются из-за паршивого бензина»: «В нем вода. Это вот так мы должны воевать? У меня совсем не было артиллерии. Знаете, когда солдатам приходится постоянно ворочать свои пушки, они вскоре говорят: “Можете поцеловать меня в задницу. Лучше бы я в плен попал”» {60}. Конечно, в штабе фюрера о таком не рассказывали. «Отношения между офицерами и солдатами на передовой остаются отличными и не дают поводов для тревоги» {61}, – рапортовала в ОКВ 1-я немецкая армия, и в целом это оказалось правдой, если судить по письмам домой.

«Война достигла апогея, – писал обер-ефрейтор жене. – Я в секторе напротив местечка, где родился, и потому могу защищать родину и вас еще смелей и решительней… Мы не должны даже мысли допускать о возможности поражения» {62}. Другие выражали презрение к врагу: «Они не нападают без самолетов и танков. Они для такого слишком трусливы. У них есть все мыслимое оружие» {63}. Третий писал: «Американская пехота гроша ломаного не стоит. Они воюют только с тяжелыми орудиями, и, пока стреляет немецкий пулемет, американский солдат не двинется с места» {64}. Но обер-ефрейтор Риглер признавал: «В этой войне победит тот, кто господствует в воздухе, вот в чем правда» {65}. А обер-ефрейтор Хёс горевал из-за отсутствия эффекта от «оружия возмездия»: «Для чего мы приносим в жертву все больше и больше людей? Зачем позволяем уничтожать свою родину? Почему от этого “оружия возмездия”, рассказами о котором нам прожужжали все уши, никакого толку?» {66}

16 сентября, за день до начала операции «Маркет-Гарден», Гитлер удивил все свое окружение в «Волчьем логове», когда после утреннего собрания, посвященного ситуации на фронтах, созвал еще одну встречу. Генерал-оберст Альфред Йодль говорил о нехватке на Западном фронте тяжелых орудий, боеприпасов и танков; вдруг, как отметил в своем дневнике генерал авиации Вернер Крайпе, «фюрер прерывает Йодля. Решение фюрера – контратака из Арденн, цель – Антверпен… Наша атакующая группа – тридцать новых народно-гренадерских дивизий и новые танковые дивизии в дополнение к танковым дивизиям с Востока. Попытка разорвать связь англичан и американцев, новый Дюнкерк. Гудериан [начальник штаба армии, ответственный за русский фронт] протестует, ссылаясь на положение на Востоке. Йодль указывает на превосходство в воздухе и говорит, что ожидаются высадки парашютного десанта в Голландии, Дании и Северной Германии. Гитлер требует полторы тысячи истребителей к 1 ноября! Наступление следует начать в период плохой погоды, тогда враг не сможет летать. Рундштедт должен принять командование. Подготовка до 1 ноября. Фюрер снова резюмирует свое решение в длинной речи. Связывает нас обязательством сохранять строгую секретность и просит поручить дело нескольким надежным людям… Дал инструкции Герингу, тот ночью улетает обратно в Каринхалле. Я чертовски устал. Болит голова» {67}.

Гудериан был потрясен этим планом, ибо знал: как только земля промерзнет и сможет выдержать Т-34, средние танки Красной армии, Сталин начнет массированное наступление на Восточную Пруссию и на запад с советских плацдармов на берегах Вислы. «ОКХ [Верховное командование сухопутных войск вермахта] серьезно сомневается в плане Арденнской операции» {68}, – отмечал Крайпе.

Гитлер, во время июльской битвы за Нормандию уволивший генерал-фельдмаршала Герда фон Рундштедта с должности главнокомандующего Западным фронтом, призвал его обратно на тот же пост. «Старый пруссак» имел реноме очень надежного человека, которому можно доверять. Гитлер считал его олицетворением честности и добродетели, однако развратил деньгами и почестями. Хотя Рундштедт все еще демонстрировал здравый смысл, высказывая суждения по военным вопросам, он был алкоголиком и редко участвовал в принятии оперативных решений {69}. В декабре 1941 года, когда фюрер впервые уволил его по состоянию здоровья, все подумали, что это просто предлог. На самом деле Рундштедт, измученный от чрезмерных возлияний, кричал во сне, и временами помощникам приходилось насильно давать ему транквилизаторы. Это увольнение подсластили «подарком на день рождения» в виде 400 тысяч рейхсмарок. Совсем недавно, вызвав недовольство и даже отвращение многих офицеров, чтущих традиции, Рундштедт председательствовал на «суде чести» Гитлера и с позором изгонял любого офицера, заподозренного в связи с июльским заговором генералов.

После неудачного покушения на фюрера между нацистской партией и немецкой армией пробежала черная кошка. Капитан, чья супруга жила в Ройтлингене, к востоку от Страсбурга, сообщал: «Крейсляйтер [нацистской партии] из Ройтлингена рассказывал собравшимся женщинам, что немецкая армия – просто толпа бесчестных свиней, и, если бы не СС и дивизия “Гитлерюгенд”, мы бы уже давно отвоевали свое, и что немецкие офицеры спали с француженками, и что англичане, когда прибыли, вытаскивали немцев из постелей в подштанниках, и что он презирает каждого офицера. Конечно, женщины кричали: “Позор!”, моя жена ушла посреди всеобщего возмущения, однако после такого доноса она, и это, наверное, естественно, не совсем уверена в том, как обстоят дела» {70}. Капитан, услышав обо всем от жены, пожаловался своему генералу: «Такое нельзя говорить людям на родине, даже если это отчасти и правда, ведь они потеряют веру в солдат». Но его протест мало что дал; вероятно, на него донесли. Местные нацисты отыгрались на его семье, отправив к ним на постой столько народу, что капитану с женой в родном доме и места не нашлось.