Читать книгу "Я женюсь на лучшей девушке королевства - Марина и Сергей Дяченко"

Я не поверила своим глазам.

Темран уже вел Аурору к столу, придворные перемигивались и разбивали в восторге ладони, а девушка ступала так, будто на ней уже было белое платье невесты. Темран усадил ее в высокое кресло, налил вина, Аурора, бледная как кукла, отхлебнула и закашлялась, красные капли упали на мокрую, в пупырышках, грудь, а Темран заботливо шлепал Аурору по мокрой спине, и звон от этих ударов был слышен мне даже сквозь одобрительный гул придворных…

– Бесстыдница, – еле слышно проплакала Лисабет.

– Хоть бы какую тряпку бросили, – тоскливо пробормотала Мона. Мира снова попыталась прикрыться собственным коленом.

Я смотрела на Темрана.

Кусачие чертики в его глазах скакали, вырастая в ненасытных свирепых чертей.

* * *

Игра продолжалась. Я осталась в бассейне одна.

Зеркала на дне красиво бликовали, и, собственно, терять мне было нечего – вода была иллюзорной защитой.

Мира, Мона и даже Лисабет уже сидели за столом рядом с Ауророй. Каждая из них вышла из бассейна добровольно; каждая вознаграждена была ласковым обращением его величества, бокалом вина и почетным местом за столом невест.

Лисабет – я видела – одеревенела от стыда и сидела, не поднимая глаз от скатерти.

Мона пьянела со скоростью несущейся лавины. Глаза ее отражали свет наравне с хрустальными подвесками люстры – во всяком случае, столь же осмысленно. Она порывалась петь; ее милостиво выслушивали и даже поощряли аплодисментами.

Мира прикрывалась горстями и жалобно хихикала. К плечу ее прилепился одинокий лавровый листок.

Аурора сидела, будто шахматная фигура, только в глазах ее нарастала, приближаясь к апофеозу, тихая истерика.

Пирующие бросали в бассейн объедки, кости и корки апельсинов, и они плавали около бортиков, а я стояла в центре этой огромной помойной ямы, будто гипсовая русалка в городском фонтане.

Наконец Темран встал со своего места и направился к бассейну. Я поняла, что сейчас он узнает меня, и мне захотелось нырнуть на зеркальное дно и никогда больше не подниматься на поверхность.

Он остановился на краю, на самой кромке. Усмехнулся; я встретилась с ним взглядом.

– Чего же ты ждешь, Аллисандра? – спросил он кротко. – Вылезай. Повеселимся.

* * *

…И тогда игра окончилась.

Наверное, она слишком уж истончилась, игра. Я и заметить не успела, как она лопнула, будто мыльная пленка, и вместе с ней лопнуло что-то еще, чему я не знала названия и о чем не успела даже пожалеть.

Чужой человек стоял на краю бассейна. С таким я не села бы играть даже в крестики-нолики.

Было ли мне стыдно? Было ли мне обидно?

Нет, я испытала, скорее, облегчение. Все-таки она слишком затянулась, эта бестолковая мистификация.

Я никогда не была хорошей ученицей. Но кое-чему меня сумели научить.

Капли воды с шипением испарились с моих ладоней. И по выражению Темрановых глаз я поняла, что до сих пор он понятия не имел, где и чему я училась. Слышал ли он когда-нибудь, что у Белой Башни есть скрытый факультет?

А, вот оно. Теперь Темран меня по-настоящему узнал.

Он стоял, сверкая наготой, щуплый, с волосатыми ногами, с животом бледным и впалым, с мужскими принадлежностями, выставленными на всеобщее обозрение. Тишина расползалась по залу, как узор по стеклу в морозный день, и те, кто вслед за другими оборачивались к бассейну, замирали, будто схваченные за язык.

Темран смотрел на меня, я глядела на него, а все, кто был в зале, меня не замечали. Голый король стоял под сотней взглядов; вот он выпрямил спину. Развернул плечи, всем своим видом показывая, что монарх и в наготе своей величественен. Что короля нельзя унизить. Что веселый розыгрыш идет своим чередом.

Поглядел на своих придворных, кивнул музыкантам, предлагая играть…

В эту секунду предмет его мужской гордости зримо съежился, будто от холода. И, не удержав инстинктивного движения, король прикрылся горстями, будто крестьянин в бане.

– Привет, Темран, – сказала я. – Я вернулась.

Он смотрел на меня. С глаз его будто содрали пленку, ту самую, что так бесила меня, ту самую, сквозь которую я виделась ему одной из многих сентиментальных дурочек, пожелавших стать королевами. Глаза сделались настоящие и живые; будто там, за пыльным стеклом, на мгновение появился прежний Темран…

* * *

Решающее испытание, ожидавшее невест на следующий день – а кто знает, какой была бы эта шутка? – не состоялось. Его величество король Темран изволили отменить испытание – и заодно свадьбу; последние невесты были осыпаны подарками и распущены по домам.

Хорошо, что Темрану хватило ума не предлагать подарков мне.

( – Я непроходимая тупица. Можно выучить магии, но нельзя добавить ума… Скажите, ваша бдительность, когда он все-таки меня узнал? Сразу? Или потом?

Ригодам усмехнулся. Не ответил).

Шлюпка прыгала, потираясь бортом о причал. Я уселась под тентом. Последнее, что связывало меня с этим берегом – толстый просоленный канат – оказался в руках матроса.

(– Не надо жить иллюзиями, Аллисандра. Они хрустят, когда на них наступают, – складки вокруг Ригодамовых губ собрались печально и поучительно.

– Вы знали, что так будет?)

Шлюпка ныряла носом и заваливалась на корму. Корабль приближался. Тяжелее всего было поднять на борт мои сундуки, хорошо, что их всего два…

(– Приключение пойдет ему на пользу, – сказал Ригодам. – Ребенок, привыкший отрывать крылышки мухам, однажды может накрыть ладошкой осу…

– Значит, вы все-таки знали заранее, – сказала я.

Его бдительность улыбнулся; складки вокруг его рта образовали незнакомый мне мягкий узор).

* * *

Я стояла у борта. Внутри меня было пусто – как на причале, который отодвигался все дальше и дальше, и чем шире делалась полоска воды между мной и берегом, тем глубже становилась эта пустота.

Нагло кричали, преследуя корабль, большие желтоглазые чайки. Облака то прикрывали солнце, то выпускали его на свободу.

Над морем высился, утопая в зеленых кронах, дворец; по мере того как корабль отходил, крыши и стены его прятались в зарослях, будто тело улитки в раковине. Только башня оставалась на виду, ветшающая башня с высоким пустым балконом.

Что-то скрипело, палуба раскачивалась, я знала, что никогда не вернусь к этому берегу. Во всяком случае, в ближайшие двадцать лет.

Переговаривались за моей спиной матросы; отставали чайки. Возвращались к берегу.

Я повернулась, чтобы идти в каюту, но не удержалась – глянула через плечо.

Фигурка на балконе была почти неразличима. Все, что я могла рассмотреть – что человек был в белой рубашке.