Читать книгу "Эффект зеркала - Дарья Сойфер"

 – Что было общего у жертв? – спросил он, включив зажигание.

 – Каких? – нахмурилась она.

Олег выразительно посмотрел на нее.

 – А, убийства…

Это было сказано таким тоном, будто она, а не он, четырнадцать лет проработала в следственном комитете.

 – Они все были старыми, – безразлично произнесла она. – Эй, а нельзя не дергаться так?! Больно же!

Он сам не знал, зачем тронулся резко: специально или просто думал о деле… Возиться с ней было хуже, чем чистить живую селедку. И он уже пожалел, что не доверял Савчуку и сам потащился на обыск у Михеевой. В награду за рвение не получил ничего, кроме головной боли. Вот что с ней теперь делать? Оформлять задержание – хлопотно, как подозреваемую писать… А ее плечо? Дежурная медсестра в лучшем случае отсыпала бы Волковой аспирина.

Оставалось тащиться с ней под ручку в старую добрую травму и надеяться, что следы от ремня еще не проявились. В идеале бы не выпускать ее из вида во время осмотра…

 – Больше деталей, Волкова.

 – Я не скажу ничего нового! Видела в сериалах, как это у вас делается. Портрет жертвы и вся фигня. Значит, вы сравнивали и без меня.

Олег покрепче стиснул руль и вспомнил Господа.

 – Про внешность и так понятно, – продолжала она. – У всех есть, куда худеть. Я не спец, но ежу ясно, почему у них больные колени…

 – У всех?

 – Артрит? – удивилась Волкова. – Конечно. А что в этом такого? Если ты дожил до семидесяти, у тебя еще есть ноги, и ты жрешь, как не в себя, у тебя сто пудов будет артрит.

 – Ты же в курсе, что говоришь о жертвах маньяка? – Олег вывернул руль после светофора и снова резче, чем обычно.

Как будто ему доставляло удовольствие видеть, как она морщится от боли. Неужели он опустился до мести? Или это игра в воспитателя? Метод естественных последствий, кажется, так называется. Будет знать, как сигать в окно вместо того, чтобы дать показания по-человечески! Да и у него, между прочим, пятно на любимой куртке. И на груди, кажется, будет гематома.

Не то, чтобы он сам верил во всю эту чушь «о мертвых или хорошо, или ничего». Работа в органах – отличная прививка от излишней сентиментальности и чувства такта. Но одно дело – он, старший следователь, который изувеченных тел видел больше, чем уборщица в кинотеатре – фильмов. И совсем другое – она, девчонка двадцати с хвостиком. Что им положено в этом возрасте? Свидания, женихи, кафешки. Так откуда бы взяться такому поразительному равнодушию в том, что касается гибели старушек?

 – Только вот не надо меня воспитывать, – Волкова говорила с ним так, будто он был не следователь, а трудовик, застукавший ее с сигаретой в школьном туалете. – Я в курсе, что обманывать бабушек – не кошерно. И надо их уважать. И помогать. Типа через дорогу, сумки до подъезда… Но вы зря думаете, что от старости все резко становятся одуванчиками. Эти три… Ну, жертвы ваши… Они были с характером, ясно?

 – В каком смысле?

 – От них весь район выл. Совет ветеранов, собрание жильцов дома… Нина Ивановна с первого этажа. В курсе, что это значит?

 – Послушаю твою версию.

 – Вы же должны помнить, это ваша молодость… Когда Сталин…

Олег призвал остатки терпения и силы небесные. В какой дыре училась эта девчонка?!

 – Сколько мне лет, по-твоему? – вкрадчиво поинтересовался он.

 – Полтинник?

 – Боже, что у тебя по истории было?

Доказывать ей, что тридцать восемь и полтинник – это не одно и то же, было бы ниже его достоинства. И меньше всего Олега волновало, как он выглядит в чьих-то глазах. Тем более – в этих бесстыжих лисьих. Но… Черт возьми, полтинник? Сталин? Серьезно?

Олег машинально взглянул в зеркало, чтобы убедиться, не поседел ли он, как старина Гендальф, за последние сутки. Но нет, по-прежнему, ни намека, даже на висках. Зато в ее непроходимой безграмотности был один плюс: он мог угрожать ей хоть камерой, хоть электрическим стулом, в кодексе она наверняка была не сильна.

Притормозив у районного травмпункта, он дернул за ручник и повернулся к Волковой.

 – Так что Соболева делала на первом этаже?

 – Я смотрю, в следователей теперь берут, кого попало, – она презрительно скривилась. – Следила она. За всеми. Докладывала. Камера наблюдения с палкой и вставной челюстью, ясно?

 – Ты-то это откуда знаешь?

 – Ви-и-ижу… – замогильным голосом произнесла она.

 – Шутить будешь в свои пятнадцать суток! Сейчас вызову оперативника, и катись…

 – Хей! Ладно-ладно, шучу, – Волкова вздохнула и смерила его долгим взглядом, будто что-то взвешивая про себя. – Моя публика – женщины. В возрасте. Чаще – в конкретном таком возрасте. Единственное, что они умеют делать, – болтать. Долго, нудно, но главное – обо всех подряд. Хотите нарыть что-то на человека? Идите к старшей по подъезду.

 – То есть про Нину Ивановну – информация со слов других?

 – Да. Ее не любили – и это еще очень вежливо. Знаете, как она попала ко мне? Выследила свою соседку. Та стала куда-то ходить на ночь глядя. И Нина Ивановна поперлась с обвинениями, грозилась мужу сказать. Ну, мужу этой тетки. А та и сказала, что лечится у меня. Между прочим, Нина Ивановна и на меня хотела жалобу накатать. Или заявление. Или я уж не знаю, она креативная.

 – И почему она этого не сделала?

 – Дело техники, – Волкова улыбнулась сытой кошкой. – Вы ведь тоже еще меня не сдали. И мы оба знаем, почему.

– На что ты намекаешь?

 – Вы же прочли ту бумажку.

 – Этот бред?!

 – Разве? – она прищурилась.

 – Что ты об этом знаешь? Откуда взяла?

 – А как вы думаете?

 – Прекращай отвечать вопросом на вопрос!

Она смотрела на него как тогда, в кабинете. Не было свечей, таинственной атмосферы и всяких бус. Но ее зрачки расширились, и Олегу стало не по себе.

 – Говори! – рявкнул он, чтобы избавиться от неожиданного волнения.

 – Поверили, да? – она расхохоталась. – Вы бы видели себя… Конечно, я хакнула базу… Ладно, не я, один товарищ… Просто трюк. Я на рентген попаду сегодня, или подождем, пока руку не ампутируют?

 – Да… – спохватился Олег. – Да. Имей в виду, если не хочешь попасть к дежурному врачу при изоляторе: не дури. И если только тебе придет в голову сбежать…

 – Ясно все. Меньше бумажек – меньше геморроя, – она подмигнула. – Я буду паинькой.

Ни ее заверения, ни послушный вид не усыпили майора. Он не собирался больше оставлять ее одну. Плевать на туалет, голод и бессонную ночь. Все дела – только после допроса.

Однако план не выпускать Волкову из виду пошатнулся, когда травматолог, скептически взглянув на Горового, изрек: