Читать книгу "Людмила Гурченко. Золотые годы - Константин Купервейс"

Возвратимся эдак лет на пятнадцать в прошлое. Предстояла первая встреча бабушки и внучки со мной. Мне было 24 года. Что же будет, думаю. Леля обвела меня взглядом с ног до головы и поздоровалась за руку. Все. Как позже мне рассказывала Люся, мама тихо сказала только одну фразу:

– Да-а-а, моложе еще не было…

Мы с Люсей тогда уже жили вместе в ее 29-метровой двухкомнатной квартире на Маяковской.

Потом я познакомился с Машей. Люся готовила меня к этой довольно сложной процедуре знакомства. Рассказала про Лелю, рассказала про историю Маши, кто ее папа. Какие до меня были мужчины и про их отношения с Машей. Маша с любопытством осматривала меня, тогда даже не представляя, что это знакомство перерастет в двадцатилетнюю совместную жизнь с ее мамой. Мы пообщались, посмеялись, как всегда, и разошлись. Маша была на 10 лет младше меня. Надо сказать, что она очень спокойно восприняла наш альянс. Впоследствии у нас были очень теплые отношения. Через какое-то время Маша переехала в эту двушку на Маяковской, так как приближалось 1 сентября, школа рядом, и дома уже есть человек, хоть и молодой, но который может встретить, проводить и накормить, когда Люси нет дома. Сначала Маша называла меня дядя Костя. Примерно через год мы все вместе были в Ялте. Там, в ресторане, очень волнуясь, Маша спросила:

– А можно я буду называть тебя папой?

Вот так, в 25 лет, я стал папой дочки Людмилы Гурченко. Маша не рвалась искать своего родного папу. Тогда не рвалась (это важно!). Будучи уже взрослой, после кончины Люси, Маша поехала в Грузию, но ее отец умер раньше Люси, остались только родственники, которые встретили Машу без энтузиазма. Когда Маша ушла из жизни, на ее похоронах был только один человек из ее грузинской родни.

17

Шел 1974 год. Люся работает, у нее постоянные съемки, появляются приглашения на телевизионные программы. К нам теперь все чаще приезжает Леля. Если иногда остается ночевать, то спит на полу. Маша на старинном павловском, ужасно неудобном диване. Леля женщина крупная, и, конечно, у нас, в маленькой двушке, ей было непросто. Да еще пес Федя, которого очень любил Марк. Но собака тяжело перенесла смерть своего хозяина и вскоре умерла. Мы тут же взяли другую. В то время Ю.В. уже договорился с Моссоветом о госдаче для Люси. Нам предоставили небольшой уютный домик с большим участком в поселке «Заветы Ильича». Там все было государственное – и мебель, и даже посуда. Дача давалась на 5 месяцев. А зимой пустовала.

Летом Леля жила на этой даче вместе с малюсеньким щеночком, которого мы взяли после смерти Феди. Леля очень полюбила щеночка, московского длинношерстного тойтерьера. Она его все время тискала, везде носила с собой. И случилась беда! На этих дачах не было туалета. На улице стояло сооружение – кабинка из досок. Леля с щеночком, а его прозвали Тимофей, пошла, простите, в туалет. Тимофей выскользнул из ее рук и упал в эту страшную дыру. Что было! Леля рыдала неделю. Телефонов там не было. Я приехал и, увидев Лелино состояние, ужаснулся. Как об этом сказать Люсе? Конечно, мы сочинили версию, совершенно неправдоподобную… но что делать? Выхода не было. Правда, Люся восприняла это довольно сдержанно, и мы тут же купили щеночка точно такой же породы, которого назвали Бабочка.

Он прожил у нас 10 лет, снимался в ТВ-программах и даже сыграл роль в фильме «Любовь и голуби». Злой иронией судьбы, когда мы жили в Безбожном переулке, телевизор у нас стоял в холле. И Леля на диванчике смотрела фильмы. И всегда сладко засыпала. А Бабочка и летом и зимой ходил по «делам» на большой балкон… Где-то в декабре мы были в гостях, и вдруг нам звонит Леля и плачет: «Костя! Бабочка умер!» Мы все бросили и примчались домой. Оказывается, как потом мне призналась Леля, она выпустила его на балкон и сладко заснула. А за окном минус 15. Он… замерз. Вот такие грустные собачьи истории.

Леля очень помогала по хозяйству: готовила, занималась Машей, но вечером почти всегда уходила в свои две комнаты в коммуналке, где она жила с Марком. Но Марка уже не было на свете. Они очень любили друг друга, и, конечно, тяжело было в 55 лет остаться одной. Но Леля никогда не жаловалась, никогда не повышала голос, никогда никого не осуждала и не обсуждала… У нее были очень больные ноги, высокое давление, да и еще масса всяких проблем со здоровьем. Но я ни разу не слышал от нее нытья или «не могу, устала». И все время была начеку. К этому ее приучил Марк Гаврилович! Она всегда была готова помочь. У нее были хорошие отношения с моими родителями, они с Машей иногда уезжали к моим на несколько недель в Петино, за 250 км по Смоленской дороге, в места, где прошло детство моей мамы. Мои папа с мамой купили развалившийся дом в деревне, до которой было довольно сложно добраться. Оставляли машину в поле, потом на плоту переезжали речку, затем шли 1 км в гору и попадали в начало XX века. Никаких удобств, банька по-черному, все продукты настоящие, от жителей деревни. Они там очень хорошо отдыхали. И зимой и летом. Даже сегодня Лена Королева, правнучка Лели, с удовольствием вспоминает моих родителей и эту необычную деревню.

Когда Маша пошла в школу, я отводил ее туда в качестве папы, надувал щеки, не брился, чтобы выглядеть старше. Люся никогда в школу не ходила. Маша не очень любила учиться и делать уроки, поэтому в основном я выслушивал не очень лестные слова о Машиной успеваемости. Она закончила школу с грехом пополам, захотела (или мы захотели) учиться на медсестру. К сожалению, Люся не видела в Маше никакого таланта или, точнее, не искала и не развивала этот талант, а у Маши никакого желания обзавестись какой-либо профессией не просыпалось. Но она была доброй, мягкой девочкой, и мы подумали, что профессия медсестры будет ей впору.

18

Училась Маша без энтузиазма. Расскажу один эпизод ее становления медсестрой. Как-то раз Маша пришла из училища и радостно, с гордостью объявила, что сегодня они делали уколы и ее похвалили. Тут же Леля, обезумев от счастья, что Машу похвалили, спрашивает ее:

– Машенька, а как это ты делала?

– Ну, я же не могу рассказать. Если есть шприц, я покажу!

Принесли шприц. А над кем опыт проводить? Конечно же, на Косте.

– Костя, у вас (мы с Лелей всю жизнь были на вы) ведь целый день болела голова! Она ведь не прошла? Давайте вам Маша сделает укол анальгина. Давайте?

Я, конечно, немножко замялся, но тут Люся говорит, что, конечно, голова сразу пройдет, чего тебе бояться.

– Да я и не боюсь! – неуверенно сказал я.

Маша пошла за ампулой, вскипятила шприц, я обнажил место укола, лег и жду. Она очень аккуратно сделала укол. Все зааплодировали – умница, профи, Костя даже не почувствовал, молодец! Особенно радовалась Леля. Просто красный день календаря.

Прошло примерно около часа, ажиотаж чуть спал. И почему-то у меня стала неметь вся нога. Причем неметь ощутимо. Чувствительность пропала совсем. А не болевшая голова немного заболела. Но говорить об этом Леле и Люсе, еще находившимся в состоянии эйфории, мне не хотелось. Я тихонько подошел к мусорному ведру и вытащил из него ампулу 5 кубиков. Читаю название… О боже! Новокаин! Пришлось честно сообщить эту «новость» Леле и Люсе, да и Маше тоже. «Не может быть, ведь был анальгин, это ты ошибся», – но потом все все поняли. Место укола припухло. Нога снизу доверху потеряла чувствительность, ее спокойно можно было бы ампутировать! Вот так прошел первый настоящий урок с Машей. После училища Маша работала в детской онкологии на Каширском шоссе. Дети ее обожали. До нас доходили жалобы, что иногда Маша то укол не тот сделает, то сидит с детьми всю ночь, помогая им перенести первые ночи после операций, а этого нельзя делать… Короче, через два года она закончила свою медицинскую карьеру.