Читать книгу "Ясень и яблоня. Ярость ночи - Елизавета Дворецкая"

Бергвиду хёвдингу, которого многие из его людей по привычке все еще называли Бергвидом конунгом (против чего он отнюдь не возражал), не исполнилось тогда и тридцати лет, но выглядел он на все сорок. Высокий, костистый, с широкими, но сутулыми плечами и длинными руками, он мог быть грозным бойцом, но выглядел нескладно, особенно теперь, полупьяно развалившись на высоком почетном сиденье; было похоже, как будто из этого тела вынули скрепляющий стержень и все кости болтаются сами по себе. Продолговатое лицо его, обветренное и загорелое, тоже выглядело каким-то костлявым: скулы у него заметно выдавались, как у многих квиттов, широкий выпуклый лоб уже был прорезан тремя глубокими морщинами, черные брови срослись. Длинные темные волосы давненько не встречались с гребнем, зато на шее висело странноватое для мужчины украшение – стеклянные бусы из продолговатых зеленых бусин, какие носят хозяйки средней руки, и то больше в торговых поселениях. Правда, поверх бус блестела широкая и длинная золотая цепь, вполне подходящая сыну конунга.

Йомфру Хильда ничуть не походила на брата. Невысокая, худенькая, с мягкими чертами лица, она казалась бы еще моложе своих шестнадцати лет, если бы не задорное, самоуверенное, лукавое выражение ее хорошенького светлобрового личика. Светло-карими глазами она напоминала кюну Даллу, их с Бергвидом общую мать, а склонность к насмешкам и проказам унаследовала от своего собственного отца – и в этом состояло основное различие между ней и Бергвидом. Торжествующе хохотать над поверженным врагом, будучи достаточно погружен в «боевое безумие», он умел, но смеяться от радости – нет. Брат и сестра, они были в равной степени упрямы, но если упрямство Бергвида напоминало каменную скалу, о которую разобьются самые разумные доводы, то упрямство Хильды походило на ручеек, который неприметно обогнет любую скалу и проложит-таки путь, куда ему надо. Бергвид был неприхотлив и равнодушен к богатству, и если не брезговал грабить торговцев на морях, то больше ради необходимости содержать дружину. Хильда же очень любила роскошь, была жадна до подарков, новых платьев, чаш и кубков, тканей, украшений, поясов, ковров и всего прочего. Особенно теперь, когда ее новому дому требовалось достойное убранство.

Ради родственной любви йомфру Хильда, услышав от брата о «предательстве» женщин, не усмехнулась, а только опустила глаза. В самом деле, когда твоя первая невеста оказывается беременна от твоего злейшего врага, потом жена уходит к другому злейшему врагу, а третья невеста – к третьему, тут поневоле сделаешь выводы… Однако сама Хильда вовсе не собиралась становиться такой же неудачливой. Теперь, когда у нее есть собственная земля, ей самое время было подумать о достойном браке. И на примете у нее имелся человек, который умел в должной мере оценить ее достоинства. Если бы только втолковать любезному братцу, упрямому, как тролль, что и ему это принесет сплошные выгоды!

– Да уж, бывает так, что бывшие друзья и даже родичи становятся врагами! – с многозначительным и важным видом заметила она, рисуясь перед братом, его гостями и дружиной, как может только юная хорошенькая девушка, чрезвычайно довольная собой. – Но случается и так, что бывшие враги становятся друзьями и родичами, да, так тоже бывает! Все в мире может стать своей противоположностью!

Изрекая эту мысль, которая ей представлялась необычайно мудрой и глубокой, Хильда покосилась на брата, но тот не мог ее оценить. Уронив голову и опершись о подлокотник, Бергвид уже дремал. Рабыня Халльгерд – крепкая, суровая женщина средних лет – стояла рядом, готовая подхватить его, когда он начнет падать.

– Вот, например, у тебя есть враг, Вигмар Лисица! – девушка слегка повысила голос, и Бергвид, услышав это имя, поднял голову. В глазах его появилось какое-то смутное нехорошее чувство, но Хильда, не смущаясь, продолжала: – Приятного в нем мало, что и говорить! Но у него есть сыновья. Штук десять, если всех считать. Но законных только двое. По матери они происходят из рода Стролингов, а на Квиттингском Севере никого не было их знатнее! Так что внук последних Стролингов совсем неплохая пара даже для меня.

– О чем ты говоришь? – Бергвид не вполне ее понимал, но имя ненавистного врага заставило его выплыть из полупьяных грез. Его темные глаза под тяжелыми набрякшими веками оживились и настороженно заблестели.

– Я говорю о том, что ради мира на Квиттинге я согласилась бы заключить брак с человеком, который никак уж нас не опозорит своим происхождением, – с той же горделивой важностью продолжала Хильда. – Такой брак предотвратил бы дальнейшую вражду между хёвдингами и…

– Тролли бы их взяли! – Бергвид в негодовании швырнул свой кубок прямо на земляной пол, так что остаток пива выплеснулся в очаг, угли зашипели. – Молчи! Я знать не хочу никаких хёвдингов! И меньше всех – Вигмара Лисицу, этого мерзавца, выскочку, наглеца, безродную скотину! И колдуна в придачу! Он заклинает духов, и они помогают ему одерживать победы! Я соглашусь о нем услышать только одно – что его повесили, и утопили, и свернули ему шею! Что его кишки намотали на его собственное проклятое копье! Больше ничего я не желаю о нем слышать! И чтобы я больше от тебя о нем не слышал!

– Но ты же дал клятву оставаться в мире со всеми, в том числе и с ним! – Хильда с обидой надула губки, как девочка, которой запрещают играть. – Ты дал клятву жить в мире со всеми квиттингскими вождями. И не будет никакого урона нашей чести, если мир будет подкреплен…

– Молчи, я сказал! – Бергвид ударил кулаком по подлокотнику. – Клятву! Будь проклята эта клятва! Если бы я только знал, что ему прищемил хвост конунг фьяллей, дождался бы он от меня клятвы! Вот отчего он запросил мира, этот трус, подлец и предатель, – если бы я только знал! – И Бергвид даже зарычал от досады на свое тогдашнее неведение, которое верную победу, бывшую почти в руках, превратило в поражение.

– Но теперь ты связан клятвой и все равно не можешь враждовать и воевать ни с кем из них. Поэтому…

– Поэтому я укажу тебе нового противника, Бергвид сын Стюрмира! – вдруг прозвучало между ними, прямо из ниоткуда.

Голос, произнесший эти слова, был так странен, так звучен и притом бесплотен, что все в гриднице разом умолкли, перестали есть; ослабевшие руки опустили рога и кубки, работающие челюсти застыли, так что все гости стали похожи на хомяков с полными защечными мешками. Голос шел откуда-то из самой середины просторного покоя, рождался как бы из воздуха между резными столбами, подпиравшими кровлю… из очага, где горел огонь… и притом походил на стылый, режущий зимний ветер, пробирающий до костей. Собственное тело показалось каждому недостаточно надежным покровом для защиты души от голоса с той стороны.

– К-кто? Где? Что это? – Бергвид тревожно огляделся, вцепившись в нож на поясе. – Кто говорит… со мной…

– Это я говорю с тобой, Бергвид сын Стюрмира, я, дух Медного Леса! Я, Дагейда дочь Свальнира!

– Где ты?

Бергвид, бледный и с холодной испариной на лбу, огляделся – он знал, что дочь великана никогда не войдет в человеческий дом. Та же испарина блестела на лбах у всех гостей в гриднице – каждого сжигал внутренний жар, а по коже бегал озноб, вызывая лихорадочное потение, кружение головы, темноту в глазах, слабость. Лишь слегка коснувшись их, дух корней и камней тянул на себя человеческую жизненную силу, и ни у кого не было средства защититься от его жадности.