Читать книгу "Халхин-Гол. Первая победа Жукова - Владимир Першанин"

Однако силы уже покидали капрала. Он потерял сознание и умер, не приходя в себя от потери крови. Санитар забрал его документы, ранец, чтобы переслать вещи родне, а сапоги погибшего русского солдата, сдёрнув, оставил себе. Хоронить капрала времени не оставалось – со всех сторон гремела пальба. Встречный бой набирал обороты. 

* * *

В батарее капитана Грача близким попаданием выбило половину орудийного расчёта той самой пушки, которую командир полка приказал выдвинуть на склон холма ближе к пехотным окопам. Возможно, это было правильнее решение – японцы крепко наседали, но пушка и её расчёт были обречены.

Артиллеристы со склона хорошо видели цели и довольно метко посылали осколочные заряды по наступавшей японской пехоте. Длилось это недолго. Взрыв раскидал людей, расколотило оптику. Сержант Илья Лубенцов вместе с подносчиком боеприпасов продолжал вести огонь. Им помогал заряжающий, получивший контузию.

Когда подносчик был ранен, сержант приказал ему уходить вместе с заряжающим. Оба артиллериста, поддерживая друг друга, кое-как доползли до командного пункта батареи и доложили капитану, что сержант остался один, а снаряды кончаются.

Грач послал троих бойцов на помощь. Каждый тащил на плече ящик со снарядами. Добраться до пушки они не сумели. Пулемётная очередь срезала старшего группы, а зажигательная пуля угодила в снарядный ящик, который нёс второй боец.

Пробило гильзу, вспыхнул артиллерийский порох и просушенное дерево. Молодой красноармеец сбросил загоревшийся ящик, но болевой шок от сильного ожога не дал ему спастись. Он поднимался и снова падал, от жара лопались и вспыхивали остальные гильзы. Искрящееся пламя прожгло гимнастёрку, а следом взорвались снарядные головки.

Оставшийся в живых артиллерист бежал к пушке, невольно оглядываясь на исковерканное тело товарища. На нём скрестились очереди сразу двух японских пулемётов и свалили на горячий песок.

Илья Лубенцов, увидев, что артиллерист мёртв, принёс ящик со снарядами и продолжал вести огонь в одиночку. Он сумел накрыть станковый «Гочкис», заставил залечь наступавший взвод, а когда кончились снаряды, без сил опустился на дно капонира.

Сержанту везло, в него не попали ни осколки, ни пули. Но, контуженный близкими взрывами, он плохо понимал, что происходит, видя себя словно со стороны. Рядом лежали тела его товарищей, с которыми Илья служил больше года, – все они были мертвы.

Впереди отбивала атаку пехота. Сержант сдёрнул из-за спины карабин и умостил его на краю бруствера рядом с дымящимся от жара стволом пушки. Пуля отрикошетила от металла, обожгла лицо искрами. Боль словно отрезвила Лубенцова, вернув ему слух и способность понимать происходящее.

Японцы по-прежнему опасались орудия, поставленного на прямую наводку, и продолжали вести обстрел. Илья знал, что не способную обороняться пушку очень скоро разобьют. Пришла жалость к себе, матери. Он жил до службы в Заволжье и был старшим сыном в семье.

Отец уехал на заработки и пропал пять лет назад. В степном хуторе осталась мать, две сестрёнки и брат, совсем ещё малец. Вся надежда только на Илюху, без которого на их солончаковых землях не выжить. Колхоз полуразвален, семья держится за счёт огорода, двух коз и кур-несушек. Нельзя ему пропадать… и пушку не бросишь, хотя к ней не осталось снарядов.

Прибежал командир разведки, лейтенант Карпухин с помощником-ефрейтором.

– Ты чего здесь сидишь?

– А где мне ещё быть? Исправное орудие нельзя оставлять, иначе под суд угодишь. Или вы мне другой приказ доставили?

– Нет никакого приказа.

Шустрый и суетливый командир разведки оглядел мёртвые тела артиллеристов, над которыми вились мухи, вздохнул:

– Тяжко тут тебе пришлось.

– Мне-то ещё ничего. Ребят вон осколками вдоль и поперёк исполосовало. Закурить есть?

Лейтенант вытряхнул из помятой пачки папирос «Борцы» три штуки, все вместе закурили. Японцы заметили шевеление и дали несколько пулемётных очередей. Затем взорвались два снаряда, о металл лязгнули осколки.

– Прут самураи, – отряхивая песок, сказал Карпухин.

– Это я и сам вижу.

– Ну мы пошли, – заторопился лейтенант. – У нас телефон вон в тех кустах. Доложим обстановку комбату. Пусть решает, что дальше делать.

– Грач обстановку знает. Вы бы лучше принесли ящик со снарядами, который возле убитого валяется. И помощника своего мне оставьте.

С упрямой злостью напирал сержант Лубенцов на лейтенанта. Он весь расчёт в бою потерял, японский пулемёт разнёс и вражескую пехоту залечь заставил. А Карпухин только суетится без толку.

– Петро, сбегай за снарядами, – приказал лейтенант своему помощнику.

– Склон под обстрелом. Десяти шагов не пробегу.

– Не пробежишь, так ползи, – вмешался Илья.

– Там уже трое лежат. Хочешь, чтобы я четвёртым стал?

Неизвестно, чем бы закончился спор, но несколько японских солдат прорвались к пехотным окопам и стали забрасывать их гранатами. Сержант с руганью поднялся, готовый сам бежать за снарядами, но его остановил Карпухин.

– Сейчас Петро принесёт, – и достал из кобуры «Наган».

Ефрейтор, покосившись на ствол револьвера, заторопился выполнять приказ. Но двадцатилетний лейтенант не собирался грозить помощнику оружием. Положив «Наган» на согнутый локоть, он целился в японцев.

Семь-восемь солдат во главе с унтер-офицером, увязая в песке, бежали к пушке. Илья сдвинул предохранитель и выстрелил из карабина, целясь в унтер-офицера. Рядом опустошал барабан своего револьвера лейтенант Карпухин.

– Возьми лучше карабин, – передёргивая затвор, посоветовал ему Илья. – До них не меньше ста метров.

Сыпучий и крутой склон замедлял бег японских солдат. Сержант вторым выстрелом свалил одного из них, остальные продолжали упорно наступать, стреляя на ходу. Перепоясанный ремнями унтер-офицер что-то выкрикивал, не давая отделению остановиться.

Пули звенели о щит пушки, одна рванула гимнастёрку на рукаве лейтенанта. Илья Лубенцов, хороший стрелок, мазал – сказывалось нервное напряжение. Ефрейтор, задыхаясь от быстрого бега, опустил на песок ящик со снарядами.

– Заряжай свою мандулину. Карабином их не остановишь.

Это были последние слова ефрейтора из взвода артиллерийской разведки. Пуля ударила его в грудь под горло и вырвала клок порыжевшей от солнца гимнастёрки между лопаток. Лейтенант невольно ахнул и потянулся к помощнику.

– Наповал его, – открывая ящик, зло обронил Илья. – Будешь мне помогать, если не хочешь подохнуть.

Пушку с трудом развернули вручную. Угол горизонтального обстрела полковой «трёхдюймовки» составлял всего шесть градусов. Первый снаряд прошёл над головой атакующего отделения. Сержант до упора опустил ствол, снаряд пронёсся на высоте человеческого роста, свалив волной сжатого воздуха одного из японских солдат. Остальные, пригнувшись, продолжали упорно брести вверх по склону. Некоторые доставали из подсумков гранаты, готовясь их бросить.