Читать книгу "Месть еврея - Вера Крыжановская"

На мгновение легкий румянец показался на лице Са­муила.

Отчего же? — спросил Самуил, останавливаясь, так как они подошли ко входу в сад.— Я хочу принять крещение, и полагаю, что мысль обратить в христианство и вырвать душу из осуждаемого вами вероучения долж­на была вам улыбаться, преподобный отец.

Священник покачал головой.

— Ваше намерение, конечно, похвально; вероятно, как большинство единоверцев, вы присоединяетесь к про­тестантскому исповеданию, которое, по-моему, та же ересь, что и закон Моисея.

— Вы ошибаетесь, преподобный отец, я хочу сде­латься католиком, чтобы быть одной веры с той, которую люблю. Если графиня согласится на мое предложение, то я буду просить вас взять меня в ученики и пре­подать мне догматы вашей религии, а пока не откажи­те принять мои пожертвования, которые я желаю раз­дать бедным, так как я не бессердечный человек и лишь необходимость заставляет меня быть настойчивым от­носительно графа Маркоша.

Лицо фон-Роте осветилось приветливой и ласковой улыбкой. Это был не злой человек, но фанатик; извле­кать души человеческие из ада ереси и расширять круг своей благотворительности, было целью его жизни. Мысль о таком громком обращении в христианство, как обращение банкира-миллионера, привела его в восторг, а перспектива крупных пожертвований его богатейше­го ученика подавила последние его колебания.

— То, что вы сказали, друг мой, совершенно изме­няет мое мнение. Конечно, я не оттолкну душу, сознав­шую свои заблуждения и ищущую спасения в нашей святой церкви; в таком случае положитесь на меня. Но здесь не место говорить о столь важных предметах, приходите ко мне завтра, и мы обстоятельно побеседу­ем с вами.

Самуил поблагодарил священника за его добрую го­товность; затем они раскланялись, один почтительно, другой приветливо, и разошлись.

— О, Валерия! — проговорил Самуил, войдя к се­бе.— Во что еще вовлечет меня безумная любовь к тебе!

* * *

На следующий день Валерия проснулась поздно пос­ле тяжелого лихорадочного сна. Луч солнца, пробиваясь сквозь оконные занавески, скользил по ковру, озарял таинственным полусветом этот девственный уголок, обитый белым атласом и украшенный множеством драго­ценных безделушек.

Усталым взглядом обвела она знакомую обстановку.

Голова ее была без мысли, а на сердце тяжело. Она смутно помнила, что лишилась чувств во время вчераш­него свидания, но как попала домой, она не помнила.

Валерия приподнялась и раздвинула занавески пос­тели. Подле кровати спала в креслах бледная и усталая Антуанетта, а на стуле валялись черный плащ и кружев­ная косынка, которые были на ней накануне. И глубоко вздохнув, она откинулась на подушки.

— Бедная Антуанетта! Она, как сестра, делит со мной все муки. Но как ужасна моя судьба!..

Несколько крупных слезинок скатились по щекам. Напрасно было ее унижение, грозный призрак разоре­ния по-прежнему держал занесенную руку над теми, ко­го она любила.

В ее воображении с ясностью рисовался скандал про­дажи с публичного торга их имущества, бесчестье, кото­рое вынудит отца и брата покинуть службу, и, наконец, болтовня знакомых, любопытно-злорадные взгляды «под­руг», завидовавших ее красоте и успеху в свете... А раз­ве меньше станут потом насмехаться и шушукаться, ког­да она выйдет за еврея? С каким видом будут принимать госпожу Мейер? Холодный пот выступил у нее на лбу. «Что делать? Боже мой, что делать?..» — с тоской дума­ла она. Вдруг ее мысль перенеслась на Самуила и, са­ма не зная почему, она стала сравнивать его со старым, скупым и потрепанным жизнью генералом, собиравшим­ся на ней жениться, но который не стал бы, разумеется, платить семейных долгов. Рядом с этим накрашенным старичком, порочным и напыщенным эгоистом, бледный мужественный молодой человек значительно выигрывал. Ах, если б только его происхождение не внушало непо­бедимого отвращения.

— Христос, помоги мне и просвети,— прошептала она, молитвенно складывая руки и с верой смотря на висев­шее у кровати распятие.

Проснувшаяся приятельница вывела ее из тяжелой задумчивости. Увидев, что Валерия оправилась, Антуа­нетта приказала подать ей завтрак, а затем, когда та встала с постели и удобно улеглась на кушетке, г-жа Эберштейн рассказала ей о подробностях возвращения домой и передала последние слова Самуила, давшего ей неделю отсрочки, чтобы успокоиться и прийти к окон­чательному решению.

— Поэтому успокойся, соберись с силами и молись. Кто знает, может быть, в течение недели господь укажет мам выход,— закончила она.

— Не будем убаюкивать себя несбыточными надеж­дами,— грустно возразила Валерия.— Но ты права, я буду молиться; одна лишь вера может поддержать и просветить меня. Я завтра же пойду на исповедь к от­цу Мартину.

Но желание Валерии посоветоваться с духовником сбылось скорее.

Около трех часов ей доложили, что отец фон-Роте желает ее видеть.

Обрадованная неожиданным приходом духовника, она велела тотчас просить его; Валерия не знала, что он был уже на стороне презираемого претендента.

Отец Мартин действительно провел утро весьма при­ятно. Придя от обедни, он нашел у себя Самуила, и они беседовали часа два с лишним.

Ум, образованность и воззрения молодого еврея про­извели на священника самое благоприятное впечатле­ние. Когда, уходя, Самуил выразил желание сделать пожертвование на одно благотворительное дело, пред­принимаемое аббатом, и оставил ему портфель с 30 ты­сячами форинтов, то пастор решил, что его обязанность спасти душу человека, обращение которого может быть так полезно церкви и бедным.

При входе отца Мартина Валерия хотела встать, но он быстро подошел к кушетке и сел рядом.

— Не вставайте, не вставайте, дитя мое! — сказал отец фон-Роте.— Как вы бледны и расстроены!.. По прав­де говоря, я хотел поговорить с вашим отцом, но его нет дома; тут мне сказали, что вы нездоровы, и я зашел к вам... Я вижу, что вас тяготит какое-то горе. Поведай­те мне его. Кто может понять его лучше руководителя вашей души. Говорите же откровенно, и я надеюсь, что господь поможет мне возвратить вам покой.

С детства привыкшая поверять своему духовному от­цу каждую мысль, открывать ему все изгибы своей не­винной, чистой души, Валерия высказала ему все, умол­чав лишь о своей вчерашней проделке.

— Ах, отец, скажите, что мне делать? — закончила она, и слезы градом хлынули из глаз.— Я считаю своим долгом спасти отца и Рудольфа, а между тем боюсь погубить душу, выходя за еретика. Так как, хотя он и решил оставить свою поганую веру, но я еще не знаю, в какое вероисповедание он перейдет.

Священник положил руку на ее склоненную головку.

— Дочь моя, отбросьте всякую тревогу,— сказал он кротко г — какая жертва может быть угоднее богу готов­ности дочери пожертвовать своим счастьем, своей жиз­нью для спасения отца? Но сверх того, я должен вам ска­зать, что велика будет ваша заслуга перед богом, если вы похитите душу человеческую из мрака неверия. Я знаю несколько этого молодого человека; он одарен добрыми качествами, и я думаю, ему недостает только познания истины нашей веры, чтобы сделаться достой­ным и полезным членом церкви и общества. Чтобы вас совершенно успокоить, скажу вам, что г-н Мейер уже обратился ко мне, зная что я ваш духовник; любовь внушила ему желание просветиться нашим вероучени­ем, и он хочет, чтобы я же его крестил; все, что он говорит, заслуживает полного одобрения. Не нам судить неисповедимые пути господа, избравшего вас орудием спасения многих душ, так как я уверен, что этот урок удержит вашего брата на скользком пути мирских за­блуждений.