Читать книгу "Любовные письма с Монмартра - Николя Барро"

Мы уже собирались выходить, как в лавку впорхнула в своем черном вороньем наряде Габриэль. Переступив через порог, она сдержанно поздоровалась и привычно расположилась за прилавком. Вскоре мы с Александром уже сидели за стойкой его любимого ресторатора на улице де Бургонь, где в это время дня полно народа, и угощались курицей в красном винном соусе с отварным цикорием. На бутылочку мерло я согласился без всяких уговоров. Мы беседовали о том о сем, избегая только упоминать об Элен, и, по мере того как внутри у меня разливалось тепло от выпитого вина, ко мне на время вернулось «нормальное» ощущение жизни. Я слушал рассказы Александра, отщипывал кусочки хлеба от свежего багета и с наслаждением макал их в остро наперченный соус.

Еда была простая и сытная.

Александр вытер рот салфеткой:

– Ну а как подвигается книжка?

– Никак, – честно ответил я.

Он неодобрительно поцокал языком и покачал головой:

– Пора бы тебе встряхнуться и взяться за дело, Жюльен!

– Не могу. Я так несчастен, – заявил я.

Я допил свой бокал и ощутил, как на меня накатила жалость к самому себе.

– Ну ладно! Только не разревись, – сказал Александр, но посмотрел на меня встревоженно. – Большинство великих писателей лучше всего писали, как раз когда были очень несчастны. Возьми, к примеру, Фрэнсиса Скотта Фицджеральда или Уильяма Батлера Йейтса, или Бодлера! Большое несчастье иногда дает такой творческий толчок, что только держись.

– Только не в моем случае, пойми это, наконец! Мой издатель хочет от меня очень смешной роман – ко-ме-дию, видите ли!

Я уставился на свой бокал, но тот, к сожалению, был уже пуст.

– Ну и что? Все хорошие клоуны – на самом деле люди совсем не веселые.

– Может быть, и так. Но я же не в цирке работаю, где выливают себе на голову ведро воды или падают, поскользнувшись на банановой кожуре. То, чем я занимаюсь, все-таки немножко посложнее.

– То есть не занимаешься, а отлыниваешь. – Александр подозвал стоявшего за стойкой богатырского вида официанта и заказал два эспрессо. – Ну а дальше что?

– Не имею понятия. Может, вообще надо бросить писательство.

– И чем же ты тогда будешь зарабатывать?

– Чем-нибудь таким, что не требует богатого словарного запаса, – ответил я цинично. – Почему бы, например, не стать продавцом мороженого? Куплю себе мороженицу и тележку, и пожалуйста – ванильное, шоколадное, земляничное…

– Блестящая идея! Печальный мороженщик с бульвара Сен-Мишель. Так и вижу эту картину. Люди будут толпами стекаться, чтобы полюбоваться твоей мрачной физиономией.

Богатырь-официант огромными ручищами поставил перед нами две крохотные чашечки из толстого фарфора и рядом со стуком опустил сахарницу.

– А что мне делать? Ну нет у меня вдохновения!

– Хочешь знать мое мнение? – сказал Александр, размешивая в чашечке сахар.

– Нет, не хочу.

– Тебе просто не хватает женщины.

– Правильно. Мне не хватает Элен.

– Но Элен умерла.

– Представь себе, мне это тоже известно.

– Не надо сразу обижаться.

Он успокаивающе положил руку мне на плечо. Я стряхнул ее:

– Довольно, Александр! Не говори пошлостей.

– При чем тут пошлости? Я – твой друг. И я сказал, что тебе не хватает женщины. Не годится мужчине одинокая жизнь. Это просто вредно.

– Но я же не выбирал, о’кей? Я был очень счастлив.

– В том-то и дело. Ты был счастлив. А теперь – нет. О чем тут спорить?

Я опустил голову и закрыл лицо ладонями:

– Я ни с чем не спорю. И что теперь?

– Теперь… пора об этом подумать, потому что время идет, оно не стоит на месте.

– Послушал бы ты себя со стороны! – отозвался я глухим голосом. – Это же прямо проповедь.

– Я всего лишь хочу сказать, что тебе надо бывать среди людей. Тебе тридцать пять лет, Жюльен, а ты уже полгода живешь затворником. – Он легонько тряхнул меня за плечо, и я убрал от лица ладони. – В субботу после Пасхи я устраиваю весеннюю выставку и хочу, чтобы ты на нее пришел. Может быть, ты найдешь там свое пропавшее вдохновение, кто знает? Выйдешь в свет, это пойдет тебе на пользу.

Он одним глотком выпил свой эспрессо и вдруг весело усмехнулся, посмотрев на меня:

– Ты что, не знал, что грустные молодые вдовцы очень высоко котируются у дам? Женщины ведь одержимы синдромом спасения погибающих!

– Меня это не интересует.

– То же самое относится, разумеется, и к старым вдовцам, но только при условии, что они очень богаты. Наверное, тебе все-таки лучше по-прежнему писать бестселлеры, а идею насчет мороженщика отложить на следующую жизнь.

– Ладно, хватит тебе, Александр!

– Bon[11], умолкаю, да и пора уже возвращаться в лавку. – Тут он взглянул на свои часы, точную копию моих. – Только обещай мне, что придешь!

– Обещаю, хотя и неохотно.

– Это ничего. Невозможно же всегда делать только то, что тебе хочется.

Александр положил на стойку несколько банкнот, и мы вышли на улицу и распрощались.

До Пасхи оставалось две недели, а моя матушка собиралась уехать с Артюром на две недели к морю. Так что, если захочется, я вполне смогу прийти на выставку Александра. Не исключено, что праздничная атмосфера действительно наведет меня на другие мысли: как-никак это будет заметным событием в моей монотонной и безрадостной жизни, в который все дни сливались в одно неразличимое целое, подчиняясь однообразному ритму сна и бодрствования, приема пищи, утреннего похода с Артюром в детский сад и второго похода, чтобы забрать его оттуда.

Я действительно решил пойти на эту весеннюю выставку. Я даже записал дату, семнадцатое апреля, в свой деловой календарь, хотя меня немного пугала мысль о том, что там я могу встретить кого-нибудь из знакомых. Я никогда не отличался выдающимися способностями вести светские беседы.

И если в конце концов случилось так, что я все-таки туда не пошел, то случилось это по другой причине, которая повергла меня в крайнее замешательство.

Глава 4

Артюр и рыцари круглого стола

Милая моя, нежно любимая,

сегодня ночью Артюр явился вдруг ко мне в спальню, как маленькое привидение. Он горько плакал, в одной руке он волочил за собой Брюно, старого плюшевого медвежонка. Перепугавшись, я второпях включил на тумбочке лампу и вскочил. С тех пор как я сплю один, сон у меня очень чуткий. Я уже не сплю как сурок, которым ты дразнила меня, одним движением раздвигая занавески, чтобы впустить в спальню солнце.