Читать книгу "Спящие - Карен Томпсон Уокер"

Душ, спортивный пиджак, темные носки.

Позвякивая ключами от машины, Натаниэль убирает лекции в портфель и лишь тогда решает проверить почту.

Открывает первое письмо с пометкой «срочно»: Кара Сандерс, первокурсница с его семинара, умерла от неизвестной болезни, вероятно заразной, аналогичные симптомы выявлены еще у двоих. Подробности позднее.

Имя ничего не говорит Натаниэлю. Ему немного стыдно, хотя год только начался, всех не упомнишь. Зато всплывает полузабытое чувство – еще одна жизнь потрачена впустую. Студенты гибнут постоянно: самоубийства, передозировки, пьяное вождение. Раньше такого не было. Наверное.

Его почтовый ящик ломится от университетской рассылки с перечислением синдромов и мер предосторожности. «Занятия отменяются». «Университетский городок закрыт до последующего уведомления». Вечно они нагнетают, делают из мухи слона. Прошлой осенью приняли за снайпера парня с водяным пистолетом. За «утечкой газа» скрывается кипящий чайник на плите, а жуткий случай менингита зачастую оказывается единственным. Впрочем, это не его забота, поэтому Натаниэль отправляет студентам лаконичный имейл: «Сегодня урока не будет».

В доме становится тихо, даже слишком, слышно лишь шарканье ног по паркету. Минутная растерянность: куда податься, чем заполнить день?

Вскоре Натаниэль уже стоит в очереди в пекарню, где нет разговоров про болезнь, а после едет две мили к дому престарелых, на пассажирском сиденье лежит обернутый в бумагу миндальный круассан для Генри.

Здание виллы эпохи Реставрации впечатляет своими фонтанами, галереями и потрясающим видом на озеро. Раньше здесь помещался санаторий для богатых и больных туберкулезом, при других обстоятельствах им с Генри очень понравилась бы эта история. Однако во время каждого посещения Натаниэль угадывает в слабой мимике друга немой упрек: «Как ты посмел бросить меня в этой унылой дыре?!»

Сегодня все вроде бы как всегда: пациенты громыхают по коридору на ходунках, приглушенно смеются медсестры, в палатах надрываются телевизоры.

Пока Генри рассасывает, как леденцы, кусочки круассана, Натаниэль будет читать ему вслух любимые разделы «Нью-Йорк таймс». Перевернув газету, он с удивлением наткнется на небольшую заметку: слухи о событиях в Санта-Лоре распространяются, точно круги по воде. Людям нравятся трагедии, когда те случаются далеко и не с ними: маленький калифорнийский городок поразила непонятная сонная болезнь.

– Одна из моих студенток, – скажет Натаниэль.

Тогда Генри повернется, обратит на него непроницаемый взгляд. Разум Генри – косяк рыб, скрытый в мутной воде. Однако периодически кто-то дергает за леску.

Вечером из Сан-Франциско позвонит дочь Натаниэля. Он подождет, пока звонок переключится на голосовую почту. «Папа, это я. Смотрела новости, хотела убедиться, что ты в порядке». Натаниэль отправит ей на почту сообщение: «Все хорошо. Люблю тебя, папа».

8

Пятые сутки. Ребекка спит, к руке тянется капельница с физраствором.

Приоткрой Ребекка глаза в тот день, она бы увидела кардиомонитор в изголовье, четыре белые стены, две корзины цветов, пестрый шарик и распятия – распятия повсюду, родители привезли их вместе с Библией. Увидела бы у постели маму: лицо закрыто одноразовой маской, глаза ввалились, на лбу залегли морщины. Ребекка услышала бы мерный стук вязальных спиц – мать беспрестанно вяжет, чтобы занять руки, – и ее приглушенный, усталый голос по телефону: «Нет, ничего нового. Еще разбираются».

Однако глаза девочки остаются закрытыми.

Ежедневно из нее выкачивают кровь для дополнительных анализов. Врачи беспомощно качают головой, а в других палатах другие матери склоняются над спящими детьми и просто наблюдают, как те дышат, – наблюдают, словно за младенцами, которым работа легких в новинку. Эти подростки выглядят такими здоровыми, крепкими, на их щеках играет румянец, грудь равномерно вздымается и опускается, как метроном.

Больных уже пятеро.

Пока они живы, но с каждой секундой их срок убывает, время мчится вперед, но уже без них.

В тот же день в палату Ребекки приходит священник, вместе с родителями берет ее за руку и исступленно молится. Наложение рук.

Чувствует ли его Ребекка, чувствует ли жар ладоней на плечах, на лбу? Ощущает ли надежду, сосредоточенную в этих прикосновениях? Как знать. Ребекка по-прежнему спит.

Никто не подозревает об ином, вполне заурядном захватчике, проникшем в организм девочки. Лишь позже выяснится: крохотное скопление клеток стремительно зреет внутри, чтобы уже зародышем надолго обосноваться в утробе.

9

В прежние времена все, с чем контактировали зараженные, непременно сожгли бы, однако в современном мире функцию огня взяли на себя чистящие средства. Хлорка – может, где-то и уцелели привычные запахи общежития: ароматы парфюма и попкорна, пролитого пива и сигарет, но Мэй ощущает только хлорку, резкую и вездесущую, как флуоресценция.

Вслед за хлоркой на этаже воцаряются новые правила. Главное, никаких отлучек. Все это временно, утверждает руководство, ради вашей собственной безопасности. Кроме того, никаких посетителей и никаких занятий.

На работу тоже налагается запрет. Декан, у которой Мэй трудится няней, весьма недовольна. Кто будет сидеть с ее дочерью, выговаривает она по телефону. Мэй выражается слишком туманно, ничего не понять. Она робеет перед деканом, ее огромным домом, солидной библиотекой, ей неловко упомянуть про болезнь. Мэй снова пускается в объяснения, и голос в трубке смягчается: «Погоди, ты с того самого этажа?»

Руководство колледжа в растерянности. Неприятно осознавать, что к экстремальным ситуациям взрослые приспособлены не больше детей.

Никто не говорит, куда денутся другие студенты. Однако Мэй видит все из окна. Обитатели других этажей, навьюченные как мулы, потоком текут из общежития. Целый день по мостовой волочатся чемоданы. Целый день слышится отдаленный гул голосов, у обочины выстроилась колонна автобусов. Как при эвакуации.

Никто не произносит слова «карантин», но Мэй смотрит его в словаре. От итальянского quaranta giorni, сорок дней. Сорок дней – именно столько корабли не могли войти в порт Венеции, считалось, этого времени хватит, чтобы болезнь изжила себя.

В первый день изоляции двое сотрудников столовой приносят сэндвичи. На обоих белые одноразовые маски, голоса звучат невнятно, как у хирургов. Судя по тому, как один держит лифт, а второй выставляет на ковер коробки с сэндвичами, маневр они спланировали заранее из страха провести лишнюю секунду в опасной зоне.

Этаж как будто уменьшился. А студентов прибавилось. Постоянно хлопают двери. Щелкают выключатели. То и дело раздается топот босых ног, все раковины заплеваны, в воздухе витают волосы.

От напряжения кусок не лезет в горло. Мэй сосредоточенно жует салат, пока другие девчонки болтают и жалуются. Перечисляют, куда не могут пойти, с кем увидеться.