Читать книгу "Царские сокровища, или Любовь безумная - Валентин Лавров"

— Расскажи, что ты нашел в пакете от Керенского?

— Тот просит меня «для частного, но очень важного разговора» быть у него завтра к одиннадцати часам в Адмиралтействе, где он, согласно должности военно-морского министра, теперь занимает квартиру своего предшественника Григоровича. Признаюсь, я решил не ходить. Какие у меня могут быть разговоры с погубителем России? Тем более что мне надо успеть побывать в имении, что в Курской губернии, недалеко от железнодорожной станции Лукашевка. Там будут ждать лошади. Вместе едем, граф? Отдохнем на природе. Не хочешь? Жаль! В имении пробуду два дня. И оттуда — на фронт, через Минск на Западный фронт.

Соколов с легким ехидством спросил:

— А присягу Временному правительству принял?

Джунковский дернул шеей, на скулах вздулись желваки.

— Да, одиннадцатого марта. До конца жизни буду скрипеть зубами при воспоминании об этом позоре. Я словно отрекался от всего, что чтил с детства: от родины, от государя, от самого себя. Смерть казалась желанной. Ведь с этой присягой рушилось все, чему молился, чему всю жизнь посвятил. Но для блага России присягнуть было необходимо. — Вздохнул. — Мое положение генерала свиты его императорского величества сделалось щекотливым. Гнусные газетчики обливают грязью Николая Александровича и царствовавший дом, а я продолжал носить вензеля государя. Те, кто знал мой характер, гадали: застрелюсь или нет? Не верили, что я присягну Временному правительству. Солдаты прямо говорили: «Коли дивизионный командир присягу не примет, то и мы не станем». Задушил свою гордость, сделал то, что нужно было России. Принял первым присягу — сидя верхом на коне, за мной вся дивизия — в полном порядке, слава богу.

Соколову стало неловко за неуместность своего ехидного тона. Джунковский понял настроение приятеля, ободрил его:

— Эх, граф, нельзя ни на секунду забывать: мы временны на этой земле. И кому, если не нам, следует радеть о величии Отчизны? Все эти временные правительства канут в Лету, а останется русский народ, останутся наши внуки и правнуки, останутся города и села. Может, и вспомнят о тех, кто берег честь родины? А не вспомнят — не беда. Главное — наша совесть чиста перед Богом и перед потомками.

Отчаянный план

Джунковский видел в Соколове былинного героя, какие водились на Русской земле в незапамятные времена. Он восхищался подвигами графа, он любил его как бесстрашного и умного человека и заранее решил, что сделает для него все возможное, о чем бы гений сыска ни попросил. Он предложил:

— Давай, друг, выпьем еще по одной! И ты наконец скажешь, за каким важным делом прибежал среди ночи. Что тебя заставило выламывать ограду?

— Во-первых, у тебя я ищу временного прибежища. В гостиницах нынче места не найти, да и останавливаться в них опасно.

— Живи сколько захочешь. А во-вторых?

Соколов, глядя в лицо приятеля, задушевным тоном произнес:

— Я непременно должен побывать у государя. У тебя с губернаторских и министерских времен остались во влиятельных кругах богатые связи. Помоги мне проникнуть в Александровский дворец Царского Села.

Джунковский отрицательно покачал головой:

— Думаю, это невозможно. Я интересовался участью государя. Александровский дворец превращен в настоящую тюрьму строгого режима. Режим этот определил Керенский инструкцией, им лично составленной. Заключенным строжайше запрещено покидать дворец. Богослужения проходят в дворцовой церкви. Свидания? Их милостиво может позволить лишь сам Керенский. Так, преподаватель английского языка Гиббс много недель бегает по различным инстанциям, но везде получает отказ. Одну из таких бумажек он мне показывал: отказ подписали пять министров Временного правительства. Так что, граф, ты стоишь перед глухой стеной жестокой мстительности.

Соколов задумчиво покачал головой:

— Признаться, я не знал, что безобидных людей охраняют строже, чем убийц.

Джунковский продолжил:

— Керенский запретил государю встречаться без свидетелей даже… с супругой. Когда свидания с Аликс случаются, то обязательно присутствуют солдаты-конвоиры. И все разговоры супруги должны вести исключительно на русском языке, чтобы конвоиры могли все понимать. Это сделано якобы с целью предотвращения их побега, а на деле — издевательства ради.

Соколов сжал кулаки:

— Эти мерзавцы, захватившие власть, уже успели забыть, что государь сам отрекся от престола, желая избежать внутренних потрясений.

Джунковский с прищуром взглянул на приятеля:

— А можно узнать, с какой целью ты желаешь видеть царственного узника?

— Надо предложить услуги для организации побега.

— Побег невозможен!

— А разве потопить в одиночку германскую субмарину «Стальная акула» возможно? Но я сделал это. Кстати, задание мне давал сам государь, и я обязан доложить о проведенной мною диверсии. Кроме того, необходимо морально поддержать императора и его августейшую семью: пусть знают, что на Руси живут не только предатели, но и те, кто верен присяге.

Джунковский понимающе кивнул:

— Да, государю твой визит будет приятен. Тем более, если память не изменяет, он летом пятнадцатого года отказался принять тебя, когда ты прибыл в Александровский дворец, пытаясь предупредить убийство Распутина.

— Если не принял, значит, была на то державная воля. Важнее другое. Из достоверного источника стало известно: Керенский со своими недоумками хотят отправить царственных узников в какое-либо отдаленное место Сибири, откуда побег будет невозможен.

Джунковский возразил:

— Но ведь революционеры сотнями бегали из Сибири, добирались до Англии и Америки…

Соколов усмехнулся:

— Бегали с помощью охранки, чтобы осведомлять ее о преступных замыслах революционных сообщников. Кто теперь поможет государю и его близким? Время терять нельзя.

Джунковский сделался серьезным, отставил недопитый бокал и молча, словно решая какую-то задачу, прошелся по гостиной. Его короткие козловые сапожки утопали в мягком ковре.

Поднялся с кресла и Соколов, выпрямился во весь двухметровый рост и следил за приятелем.

Джунковский подошел к гению сыска, снизу вверх заглянул ему в лицо:

— Ты, наверное, помнишь, что наши отношения с государем в пятнадцатом году испортились. Причиной стал мой доклад царю о вредном влиянии Распутина, о его кознях. Государь тут же снял меня с поста товарища министра. Но я сердца на него не держу, мне государя искренне жаль. Керенский подлец, он жестоко с августейшей семьей поступил. Сейчас поголовно все отвернулись от государя. Вот почему твоя, Аполлинарий Николаевич, преданность особенно благородна. Да, я не хотел общаться с Керенским, но ради твоего дела отправлюсь утром в Зимний дворец, подпущу елею якобы гениальному уму министра, а потом попрошу для тебя разрешения посетить государя — предлог я найду.