Читать книгу "Признак высшего ведьмовства - Надежда Первухина"

— Мирта! — окликнул ее Шандор. Она обернулась. Остановилась.

— Я жду тебя, — сказал мальчик. — Я провожу тебя, ладно? Ты сейчас как, ничего?

— Ничего, — эхом отозвалась Мирта.

Шандор взял ее за руку, девочка покорно пошла за ним.

— Ты выздоровеешь, — утешал ее Шандор. — Пойдем послезавтра в клуб, потанцуем?

— Да, — рассеянно кивнула Мирта.

… Они вышли из школы, прошагали два квартала до дома Мирты по прямой дороге, а потом, когда дом Мирты уже был виден, девочка сказала:

— Спасибо тебе, Шандор. Ты иди, ладно? Я не хочу, чтобы мои видели, как ты меня провожаешь. У меня такая бабушка…

— Ладно, я понял, — улыбнулся Шандор. — А можно тебя поцеловать? Хотя бы в щечку, чтобы ты побыстрей выздоравливала.

— Да, — улыбнулась Мирта.

Они поцеловались. Мирта стояла и смотрела, как Шандор уходит. Она даже не обратила внимания на то, что мальчик забыл отдать ей ее школьную сумку. Девочка дождалась, когда ее друг скроется из виду, и решительно повернула в сторону заброшенной железной дороги.

Она не хотела туда идти!

Ноги понесли сами.

А голова… Она так страшно разболелась, что ничем нельзя было унять эту боль. Но даже не это путало Мирту и гнало ее в глушь, к ржавым рельсам и нави-савшим над ними ветвям плакучих ив. Девочку изводил голос — внутри нее, безжизненный, холодный, осуждающий и обличающий.

«Ты должна это сделать, Мирта, — говорил голос. Не грозно, а спокойно и обыденно. — Ты сама прекрасно это понимаешь».

— Почему? — едва слышно шептала девочка и продиралась сквозь кусты, еще не распустившегося шиповника.

«Потому что ты грешница, — пояснял голос. — Ты ведь лгунья, Мирта. Ты лжешь матери и бабушке, очень часто лжешь. И своему брату ты тоже лжешь, разве не так? А еще ты воровка, Мирта. Ты украла у своего брата дорогую ему вещь — его коллекцию. Воровство — большой грех, Мирта, и ты это знаешь. Но это еще не все, Мирта. Разве ты не помнишь того, что Бог заповедал людям? Чтобы они любили ближних своих. Как самих себя. А ты не любишь своего брата. Ты очень часто делала ему зло. Обижала его. А ведь он еще маленький. Ты могла бы быть добрее, Мирта! »

— Он тоже злой! — вскрикивала Мирта. — Тоже обижал меня, а ведь я старше!

«Ты должна была терпеть. Ты должна была показывать пример. Словен еще маленький мальчик, и если бы он научился добру у своей сестры… »

Голос превратил Мирту в объятое невероятным страхом и чувством вины существо.

— Я все исправлю, — залепетала Мирта. Ноги ее подкашивались. — Я буду доброй со всеми, и со Словеном тоже. Я подарю ему новую коллекцию карточек. Я больше не буду врать…

«Поздно, Мирта, поздно», — холодно отвечал голос.

— Почему?!

«Он скоро будет здесь. Он надвигается. И тебе суждено принять этот удар, потому что ты сильно прогневила Бога».

— Нет! Я не хочу умирать! — закричала Мирта. — Простите меня, я еще ребенок, я вырасту и буду другой!

«Прошением делу не поможешь. Нужно искупление. Ты-должна искупить. И ты искупишь».

— Я не хочу!!! — закричала Мирта…

И вдруг увидела, что она стоит на рельсах старой дороги. Только сейчас эти рельсы были другие — не прежние, ржавые и засыпанные мусором. Они сверкали в лучах весеннего солнца ледяным блеском новой стали, а вокруг них разливалось пронзительное голубое сияние. И еще эти рельсы гудели. Негромко и угрожающе.

— Я не хочу, — повторила Мирта беззвучно. — Не

надо. Пожалуйста.

И тут девочка услышала рев надвигающегося сзади поезда.

Она обернулась.

Поезд — черный и сверкающий — стремительно надвигался на нее.

— Беги, Мирта! — крикнула она сама себе.

Но ноги не слушались, ноги предали ее. А голос сказал:

«Прими это, Мирта. Так будет лучше».

— Для меня?! — вскричала Мирта…

Но она не успела получить ответа на свой вопрос.

А потом сине-стальные рельсы снова стали ржавыми. Над заброшенной железной дорогой нависла не нарушаемая ничем тишина. Ярко-желтая апрельская бабочка смело села на остывающий лоб неподвижно лежащей на полусгнивших шпалах девочки.

Глава втораяEXTRA MUROS…[2]

Рождение ребенка по традиции считается радостным событием.

Но только не такого ребенка.

Или правильнее сказать — детей?

… Однако начать надо не с того. Потому что, родись подобное несчастное чадо в другой семье, в другом месте, в других условиях, да и при других обстоятельствах, все сложилось бы иначе. Но речь сейчас пойдет о тех, кто для жизни своей и своих близких избрал такие условия, о которых нормальным людям лучше бы и не слыхать, чтоб потом от кошмарных снов не просыпаться…

В те былинно-легендарные времена, когда князь Владимир крестил Русь, тех, кто противился новой вере и держался за капища древних богов, было больше, чем предполагают историки. А самое интересное то, что и пресловутых древних богов славянских было больше, чем тот скудный пантеон, что известен дотошным историкам, этологам и специалистам по древним мифам. Потому что велика, пространна и глухоманна была российская земля, и в непролазных ее чащобах таились такие культы и такие кумирни, о которых и по сей день достоверных сведений нет. Но то, что сведений нет, вовсе не означает, что нет и того самого культа…

В мрачной тайге много веков спустя после Крещения Руси стояло и даже процветало капище кровожадного бога Мукузы, покровителя охотников, душегубов да вольных лихих людей. Со временем бог Мукуза цивилизовался и стал покровительствовать только охоте, рыболовству и собирательству всякого гриба и ягоды, но уж никак не мирволил душегубству и поеданию соплеменников. Возможно, так бога Мукузу стали трактовать сами его адепты, проникшись мыслью о том, что душегубство им не к лицу, да и экономически невыгодно. Постепенно вокруг капища вначале возникло поселение, а со временем и деревня — из тех же лихих людей, что решили осесть и зажить в страшной тайге своим умом и хозяйством, не побоявшись подступавшей к самому порогу глуши и дикости. И надо сказать, бог Мукуза — а его представляли в виде идола с четырьмя лицами и глазами из чистого золота, а также зубами, которые следовало орошать жертвенной кровью, — помог первопоселенцам. Не разгневался на людей за то, что те без жалости корчевали вековые сосны, строили избы и расчищали себе место для вольного житья и посевов…

Однако даже до такой глухомани ухитрялись иногда добираться первые православные клирики с христианской миссией. Миссионеров деревня принимала охотно, потому что тут же и приносила их в жертву кровавому Мукузе, пополняя тем сонм безымянных христианских мучеников. Так проходили годы и десятилетия, не меняя ничего в укладе языческого бытия.