Читать книгу "Бумерит - Кен Уилбер"

– Просто Джоан, хорошо, золотце?

– Просто золотце хорошо да. Конечно, так и есть. Значит, скажем так, просто золотце, это есть или эти есть?

– Позвольте мне перевести, – ухмыльнулся Джонатан.

– Нет, я и мы есть в порядке. Дело вот в чём, – я откашлялся, – что будет, если кремниевые формы жизни доберутся до третьего порядка? Могут ли кремниевые формы жизни сыграть роль точки Омега?

Она надолго задумалась.

– Почему бы и нет, дорогой?

Слайд № 3: «Под тротуаром находится пляж».

Лиза Пауэлл, как обычно, начала ровно с того, на чём закончилось предыдущее выступление.

– Если мы зациклимся на убеждении, что рациональность способна только подавлять, дискриминировать и калечить, а всё нерациональное – это плюралистический рай, то от нас ускользнёт чёткое понимание, в какую сторону от рациональности нужно идти, чтобы достичь «рая».

– Существует два основных взгляда на то, что такое человеческое зло и как его можно преодолеть: модель возвращения к добродетели и модель достижения добродетели. Обе эти модели содержат важные истины, но ретро-романтическое настроение бумерита заставило его слепо и категорично выбрать первую модель, что привело к самым печальным последствиям.

– Уже из названия «возвращение к добродетели» можно понять, что эта модель предполагает наличие первобытного рая, в котором начинают своё существование – как онтогенетическое, так и филогенетическое – все мужчины и женщины и который затем разрушается насилием общества, эгоистической рациональностью, аналитической и классифицирующей ньютоно-картезианской парадигмой, патриархальными означающими и некоторыми другими, якобы деструктивными силами. Первичная добродетель была подавлена, и на смену ей пришло человеческое зло. Значит, мы должны вернуться в этот рай уже будучи взрослыми.

– Модель достижения добродетели говорит об обратном. Мужчины и женщины рождаются на эгоцентрических, доконвенциональных стадиях, которые могут показаться «свободными» и «спонтанными», хотя на самом деле подразумевают неспособность принимать на себя роль другого, а значит, проявлять подлинную заботу и участие. Человек растёт и развивается в рамках эгоцентрических стадий, пока не достигает этноцентрических стадий, а затем и мироцентрических, на которых появляются настоящий плюрализм и постконвенциональная свобода. Следовательно, мужчины и женщины рождаются не то чтобы злыми, но уж точно не способными на постконвенциональную любовь и сострадание. Однако они могут развивать и стремиться к добродетели.

– Исследования психологов показали, что обе эти точки зрения отчасти верны. Модель достижения добродетели даёт верные представления об общем ходе процесса, поскольку развитие действительно идёт от доконвенциональных и конвенциональных уровней к постконвенциональным. Но иногда потенциальные возможности этих стадий умаляются, отрицаются и зарываются в землю. Поэтому, если безжалостно подавлять малыша Джонни в процессе его роста и взросления, под ударом окажется не постконвенциональная свобода, которая ещё не успела возникнуть, а здоровые версии доконвенциональных мемов, бежевые, пурпурные и красные качества, такие как жизненная сила, либидо, сексуальность, агрессия, богатство чувственных ощущений и т. д. В этом случае, чтобы вернуть доконвенциональные (но не постконвенциональные) упущенные возможности детства и подружиться с ними, необходима «регрессия на благо эго».

– Но привязанный к ретро-романтическому раю бумерит практически не признаёт модель достижения добродетели. Он просто пытается воссоздать «Эдем», столь жестоко разрушенный современной патриархальной рациональностью (утверждается, что воссоздаваемая версия должна быть «зрелой формой более высокого уровня», хотя до сих пор не было дано непротиворечивых объяснений того, как такое возможно). Но благодаря историческим исследованиям, уточнившим картину рая, можно надеяться, что эти взгляды будут вскоре заменены более реалистичными.

Я посмотрел на Каролину – кажется, она в порядке. Катиш был мертвенно бледен, но эта бледность могла означать что угодно. Бет внимательно слушала и, похоже, в основном соглашалась с услышанным, но конспекты, которые она так яростно строчила, были полны критических замечаний.

– Вернуться к Единому не значит путешествовать назад во времени: это значит открыть Вневременное, – говорит голос в моей голове.

– Что? Я не понимаю.

– Можешь ли ты указать мне на Бессмертного, присутствующего прямо здесь и сейчас, слышащего этот голос, понимающего данную речь, глядящего на мир твоими глазами? Можешь ли ты указать мне на вневременного Единого, присутствующего прямо здесь и сейчас?

– Вы со мной разговариваете?

– Именно такую более реалистическую оценку досовременного «рая» дал Мишель Фуко. После того, как с благословения самого Фуко его ранние работы использовали для отрицания практически любых аспектов современности (эгоической рациональности, оранжевого мема, эпохи Просвещения), Фуко, как широко известно, отрёкся от значительной части своих ранних работ. В действительности он даже осмеял их, вкупе с их наиболее радикальными поклонниками. Ранние труды Фуко интерпретировались следующим образом: будто бы все современные социальные институты – психиатрические лечебницы, тюрьмы, больницы и школы – основаны на угнетении и являются всего лишь структурами власти, уничтожившими «изначальную добродетель» и человеческую свободу.

– В конечном счёте, Фуко удалось избавиться от подобных наивных представлений о возвращении к добродетели. Идею о том, что «под тротуаром находится пляж», он отверг как смехотворную, ведь, во-первых, она противоречила его собственным историческим исследованиям, а во-вторых, он взял на вооружение усовершенствованную теорию человеческого развития.

На Пауэлл снова накатила волна горячечного интеллектуальноаналитического бешенства, и я практически перестал её понимать. Но сделанный ею вывод мне удалось уловить:

– Итак, я процитирую слова французских историков Гоше и Суэйна (Gauchet and Swain): «Динамика современности не обязательно направлена на исключение непохожего (другого), хотя Фуко и говорит об обратном. Логика современных обществ – это, по выражению Токвиля (Tocqueville), логика интеграции, основанная на предположении об изначальном равенстве людей… Современная история – это история интеграции, а не отторжения». Короче говоря, на самом деле произошло то, что модернизм ознаменовал переход от этноцентризма к мироцентризму.

– Вот видишь! Они спутали регрессию к до-обыденности со свободой пост-обыденности! Вот видишь, Хлоя! Я знал! Я знал!

– Ну, сладкий мальчик, теперь, коль скоро ты это понял, ничто не мешает тебе засунуть свой член мне в рот.

Проходит секунда, вторая, третья, четвёртая.

– Ты чертовски права, Хлоя. И очень проницательна.

– Поэтому в итоге Фуко в большинстве своём отрёкся от модели возвращения к добродетели и взгляда, будто «под тротуаром находится пляж». Ферри и Рено рассказывают об одном широко известном факте: «В 1977 году в одном из интервью Фуко поставил под сомнение истинность тех своих выводов, на основании которых интеллектуальная мода 1968-го создала своего рода Вульгату (Библию по Фуко), посвящённую разрушению механизмов власти (приютов, тюрем, школ и т. д.)» и обнаружению «изначальной добродетели», которую эта власть зарыла в землю. Фуко назвал эти идеи частью левой догматики, «рефреном антиугнетательской песни», в которой пелось, что «сняв слой власти, мы увидим вещи в их первозданном блеске» – короче говоря, что под тротуаром находится пляж. Но теперь мы знаем, что под современным тротуаром находится всего лишь досовременный тротуар, часто ещё менее привлекательный и уж точно не постконвенциональный.