Читать книгу "Генеральская правда. 1941-1945 - Юрий Рубцов"

Защищаться от нападок маршалу Жукову было сложно еще и потому, что он был человеком рационалистического склада ума, мыслил и говорил по существу, не выносил политического пустозвонства и демагогии, которые привычно взяли на вооружение его оппоненты. Многолетняя традиция партийных форумов — съездов, конференций, пленумов — требовала от любого члена партии, независимо от заслуг и занимаемого поста, непременно отдавать дань «мудрости» партии, каяться в собственных ошибках, действительных и мнимых, склонять перед «коллективным разумом» голову, нередко скатываясь до самоуничижения.

В целом свою речь Георгий Константинович был вынужден построить так, чтобы она отвечала этой традиции, ибо только такая линия поведения оставляла, как, вероятно, казалось и ему самому, надежду на продолжение служебной деятельности. А вне военной службы он себя не мыслил. Явно противно своей натуре, хорошо зная, что большинство выдвинутых против него обвинений не имеет ни малейшего основания, Георгий Константинович тем не менее исполнил положенный ритуал, заявив, в частности: «...Я уверен, что вы по-настоящему оцените те ошибки, которые я допустил. Я за них готов отвечать перед пленумом Центрального Комитета, перед всей партией, перед страной так, как полагается, в соответствии с допущенными мной ошибками. Любое наказание, любое указание в этой части я приму как должное, как полагается в таких случаях каждому члену партии»[299].

И все же даже соображения личной безопасности не могли перебороть жуковской натуры, жуковского характера. Отдав дежурную дань «объективности» сидящих в президиуме и зале, имея накануне, как уже говорилось выше, весьма ограниченные возможности для тщательной подготовки к выступлению, он тем не менее настойчиво боролся за правду. Беда только в том, что каждый поднимавшийся после него на трибуну погребал эту правду под новыми вымыслами и подтасовками.

Секретарь ЦК Брежнев фактически обвинил Жукова в диктаторских замашках, который, почувствовав, что «низовое звено... уже в известной мере подчинено его диктаторству... взялся за вершину власти». Брежнев первым из членов высшего политического руководства озвучил на пленуме планы вывода Георгия Константиновича из состава Президиума ЦК и из Центрального комитета. Назвав маршала политически незрелым человеком, он все же предложил сохранить военачальника в партии, дав возможность на практической работе «исправиться», оправдать «высокое звание и доверие».

Проводя линию Хрущева на более жесткое отношение к Жукову, секретарь ЦК Е.А. Фурцева отвергла квалификацию его действий как политическую незрелость, а расценила их как «определенную линию в поведении, антипартийную линию». Просьбу Жукова о создании комиссии, которая могла бы тщательно разобраться в обоснованности выдвигаемых против него обвинений, Екатерина Алексеевна назвала безответственной, заявив, что ни о какой комиссии и речи быть не может. Мол, Президиум ЦК КПСС подробно разобрался с этим вопросом, прошли собрания партийных активов, объявившие, что именно Жуков, а не кто иной, виновен в отрыве армии от Центрального комитета. То, что на этих собраниях фигурировали подтасованные материалы, осталось за рамками замечаний Фурцевой. Попыталась она и переложить ответственность за инициирование расправы с Жуковым с Президиума ЦК на военную общественность[300].

Особенно больно Жукову было слышать боевых соратников, с которыми вместе воевал, а затем и строил послевоенную армию. Военачальники словно состязались друг с другом, кто больнее уязвит вчерашнего министра обороны.

«...Сказать, что т. Жуков недопонимал и недопонимает роли партийно-политической работы в армии это, конечно, несостоятельно и несерьезно, и те крупные ошибки, которые допущены были Жуковым, конечно, не от недопонимания, как он, выступая здесь говорил, это ерунда, — заявил начальник Генерального штаба Маршал Советского Союза В.Д. Соколовский. — Дело заключается именно в линии поведения... Эта особая линия поведения вела к тому, чтобы армию прибрать к рукам в полном смысле этого слова и через армию, конечно, воздействовать тем или иным путем, я не хочу фантазировать, но воздействовать тем или иным путем, может быть, даже на Президиум ЦК, чтобы играли... чуть ли не под его дудку...» (Вот вам и аргумент в пользу версии о бонапартизме маршала. И из чьих уст — человека, которого Жуков не раз спасал, с кем вместе во главе 1-го Белорусского фронта завершал войну. — Ю.Р.).

Вовсю подыгрывал высшему руководству маршал Малиновский, назначенный новым министром обороны. «Во время первого перерыва я слышал мельком краем уха от некоторых, что нет убедительных фактов, что не ясно вроде, ошеломленно и так далее. Есть убедительные факты и есть очень опасные для нашей партии и для нашего государства факты», — сказал он. Но, кроме уже много раз озвученных на пленуме фактов и не ставших от этого убедительнее, ничего нового привести не смог. Зато во всеуслышание заявил: «Не место такому политику в Президиуме и Центральном Комитете нашей партии».

«Почувствовав себя как бы вне партийного контроля, министр обороны маршал Жуков заключил Главное политическое управление в свои железные объятья и всячески глушил политические органы в Советской Армии и Флоте. Все это свидетельствует о том, что маршал Жуков недооценивал руководящей роли партии во всей жизни нашего государства и по существу отрывал нашу армию от партии», — такова суть выступления Маршала Советского Союза С.К. Тимошенко.

«Дело идет о принципиальных политических ошибках тов. Жукова, который умалял роль Центрального Комитета нашей партии в строительстве Вооруженных Сил», — как под копирку вторил маршал Конев.

В аналогичном духе были выдержаны выступления и других военачальников. Лишь Маршал Советского Союза К.К. Рокоссовский оказался способным на объективность и сочувствие к своему товарищу и старому сослуживцу. «...Я также считаю себя в известной степени виновным, — говорил он. — И многие из нас, находящиеся на руководящих постах, должны чувствовать за собой эту вину. Товарищ Жуков проводил неправильную линию... и нашей обязанностью было, как членов партии, своевременно обратить на это его внимание... Я краснею, мне стыдно и больно за то, что своевременно не сделал этого...»[301]

Обвинения, предъявленные Жукову, были явно надуманны. Георгий Константинович был убежденным коммунистом, хорошо знал, какую цементирующую роль играли армейские коммунисты (но не партийные функционеры) и на фронте, и в мирные будни. Он всегда отдавал должное высокому моральному духу солдата и офицера. Но в то же время, пройдя несколько войн, он отлично знал, что прямой зависимости между крепостью духа и количеством политико-массовых мероприятий нет. Поэтому настойчиво выступал против все возраставшего формализма, бездумного наращивания числа штатных политработников, резонно считая, что более эффективным является другой путь — повышение роли и участия командного состава в воспитательном процессе. «Привыкли за 40 лет болтать, потеряли всякий нюх, как старые коты», — так, если верить докладу Суслова, Жуков оценивал политработников. Зал, желая угодить докладчику и присутствовавшему здесь же Хрущеву, отреагировал выкриками «позор». Конечно, резко выражался маршал, но, если смотреть в корень вопроса, во многом и справедливо.