Читать книгу "Великая разруха. Воспоминания основателя партии кадетов. 1916-1926 - Павел Долгоруков"

Отдельные вырезки из газет Северной и Южной Америки, Китая, Японии, Персии, Южной Африки заставляют думать, что пресса почти всего мира отозвалась на московские расстрелы.

Приведу выдержки из некоторых соболезнующих писем, полученных мною по случаю смерти Павла Дмитриевича. Наша двоюродная сестра княгиня А.П. Аивен писала: «Я только что вернулась из церкви. На панихиде было столько народа, что в нашем обширном соборе было тесно. Служил митрополит, пел большой хор. «О плачущих и болезнующих» тоже помолились. Может быть, не напрасно погиб наш брат. Может быть, эта безобразная и бессмысленная месть вновь откроет притупившиеся, привыкшие к большевистским зверствам глаза. Я уверена, что он был прост до конца».

Из письма А.В. Гольштейн: «Вчера должны были признать, что безвозвратное совершилось. Вчера же с горькими слезами перечитали известную Вам рукопись и еще ясней поняли его великую душу. Мало кто из нас может с ним сравняться… Величие его духа выявляется в необыкновенной простоте: ни одной громкой фразы, ни малейшего самовозвеличения. Он совершил свой подвиг с каким-то нечеловеческим забвением своей личности. Ни возвеличения, ни ложной скромности: для него его подвиг какое-то очередное дело. Деловая оценка и тут же какой ел борщ и вареники. А ведь смерть он принял сознательно: еще в 24-м году, когда шел в Россию в первый раз, в своих, как он говорил, «инструкциях» несколько раз говорится: «в случае моей смерти».

Письмо генерала Врангеля: «Нет слов выразить чувства негодования перед совершенными палачами русского народа преступлениями, перед трусливым раболепием мировой «демократии», остающейся безучастным свидетелем этого. Ваш покойный брат был один из немногих, деливших с родной мне армией весь ее крестный путь, оставшийся ей верным в несчастье. Наша совместная с ним работа в Константинополе и Белграде дала мне возможность оценить и искренно полюбить его. В его лице «белое» дело теряет верного и испытанного друга».

Князь В.А. Оболенский: «Павел Дмитриевич шел сознательно на мученичество и смерть. И он так просто пошел в Россию и наверно просто принял заключение и казнь. Был он ведь мужественный человек. Нам всем казалось тогда, что это ненужная жертва с его стороны, да и он, вероятно, считал ее нужной больше для себя, для своей совести, не мирившейся с бесцельным эмигрантским житьем. А вот оказалось, неожиданно для нас всех, что пожертвовал он собой не только для себя, а для России и что его смерть стала огромным событием. Все газеты всех направлений, русские и иностранные, полны негодующими статьями, а среди русских ощущается тоже какой-то единый порыв. Вчера на панихиде церковь не могла вместить огромную толпу. Затрудняюсь даже определить ее размеры. Во всяком случае, это были не сотни, а тысячи. За всю эмиграцию я не видел ни одной панихиды, привлекшей такую толпу. И были все. Павел Дмитриевич так скорбел при жизни о том, что мы все враждуем друг с другом. А вот его смерть всех объединила. И это объединение не было шаблонным обычаем почтить память покойного. Все пришли в церковь, объединенные общим чувством печали, любви и преклонения перед величайшим примером самоотверженности».

К.И.. Зайцев: «Павел Дмитриевич был рыцарем – редкое сейчас явление. Рыцарем он и ушел в тот мир. Его нельзя жалеть. Его прекрасная смерть как-то вложится и уже вложилась в дело освобождения – удел завидный для всякой мужественной натуры. В сонме мучеников, коими держалась и крепла идея России, будет блистать и его честное имя. Вечная ему память!»

Проникновение Павла Дмитриевича в СССР и его смерть вдохновили бывшего секретаря графа Льва Толстого В.Ф. Булгакова даже на написание драмы под названием «Рюрикович», весьма, впрочем, далекой от биографически верного изображения как характера, так и действий Павла Дмитриевича.

Приведу выдержки из нескольких некрологов.

М.М. Федоров («Борьба за Россию», № 30): «Князь Павел Дмитриевич Долгоруков – прямой потомок Рюрика – сохранил в себе величавые черты того аристократизма, который знаменует высокий культурный отбор, служение высшим идеалам и чистоту душевную, соединенные обычно с личной скромностью и простотой. Вся жизнь Павла Дмитриевича была направлена к действенному и бескорыстному служению родине и своему народу. Богатый земельный собственник, он был одним из основателей партии Народной свободы, которая во главу угла своей экономической политики положила разрешение земельного вопроса в России в полном соответствии с чаяниями русского народа».

Н. И. Астров, последний московский городской голова, кончает некролог следующими словами: «Прямой, нисходящий от Рюрика, потомок основателя Москвы, потомок князя Михаила Черниговского, умученного в Орде, князь Павел Долгоруков пал от руки московских палачей».

П.Б. Струве («Возрождение», № 739): «Когда-то богатый человек, привыкший к барскому довольству, он стоически переносил «эмигрантскую нужду» и жил только одной мыслью о России, ее освобождении и возрождении. Жертвенность князя Павла Дмитриевича и его одержимость мыслью о России внушала величайшее уважение и была прямо трогательна. Этот немолодой, грузный человек мужественно и как-то тихо-смиренно нес крест беженства, вперив свой умственный взор в столь далекую и столь близкую, в столь опасную и чужую и столь притягательную и родную Россию. И он ушел туда с какой-то заветной мыслью-мечтой о неотвратимой жертве, которой требует от него родина».

В нескольких статьях, речах и письмах Павел Дмитриевич называется «рыцарем без страха и упрека». Хотя это выражение и является несколько избитым, но оно, очевидно, напрашивается при воспоминании о том, как он отважно выступал на враждебно настроенном к нему Дворянском собрании, как стоял с генералом Радко-Дмитриевым под обстрелом во время Великой войны, как участвовал в Москве в 1917 году в отстаивании юнкерами от большевиков Александровского училища, как покидал одним из последних Новороссийск, как, наконец, решился проникнуть в СССР.

В заключение привожу почти полностью два некролога. Написаны они двумя лицами, хорошо знавшими Павла Дмитриевича и дружившими с ним, первый с самого детства, а второй близко стоял к нему под конец его жизни и был в курсе всех его приготовлений в Париже к последней поездке в Россию. Лицо это было знакомо и с «Материалом для воспоминаний».

Речь Н.Н. Львова на собрании в память Павла Дмитриевича 3-го июля 1927 года в Белграде

«Я помню с детских лет близнецов Петрика и Павлика Долгоруковых.

Помню, как будто я вижу перед собой, большой долгоруковский особняк в Москве среди широкого двора за чугунной решеткой. Помню старые, раскидистые деревья тенистого сада. Помню каждую комнату: прихожую с парадной лестницей, белый зал, где шумною гурьбою мы бегали детьми, играя в казаки-разбойники. А через много лет кабинет под сводами в нижнем этаже, где в товарищеском кругу мы горячо обсуждали общественные вопросы.

Помню земские съезды, большую залу, переполненную представителями земств, съехавшихся со всей России.

Все это прошло.

Воспоминания об этом прошлом связывают меня с Долгоруковым.