Читать книгу "Четыре королевы - Нэнси Голдстоун"

Все было кончено. Карл добился своего. Он отправил известие Беатрис, и она поспешила к нему в Беневенто. Оттуда новые король и королева Сицилии в сопровождении изысканной свиты направились в Неаполь, чтобы официально приступить к управлению своим королевством. Супруги давно уже предвкушали этот момент и наверняка ликовали, когда во главе торжественной процессии въехали в город: Карл — гордо выпрямившись в седле великолепного коня, а Беатрис — изящно устроившись на носилках, обитых бархатом.

Карл не замедлил нарушить все пункты договора с папой и пошел завоевывать один за другим города в Центральной и Северной Италии в явной попытке собрать империю, которая сравняла бы его с любым из правителей христианского мира. В январе 1267 года Карл вторгся в Тоскану. К апрелю он взял Флоренцию. «Король Карл будет господином величайших земель в мире. Они принадлежат ему и достойны его», — такую строку мы находим в песне одного из трубадуров. В 1268 году король Сицилии справился с самой большой угрозой: пятнадцатилетний Конрадин привел большую германскую армию в Тальякоццо, вблизи от Рима, и напал на Карла. Поначалу Конрадин добился успеха, но его войско не знало дисциплины, и многие бросились за добычей, еще не одержав окончательной победы. Карл, находившийся в укрытии с резервом, застал дезорганизованного противника врасплох и разгромил ее. Для того, чтобы раз и навсегда отбить у правителей Германии охоту снова оспаривать его власть, Карл для примера привез юного Конрадина в Неаполь и казнил там при большом скоплении народа — ему отрубили голову. Этот акт откровенной жестокости вызвал отвращение и шок даже у сторонников Карла.

Беатрис разделяла честолюбивые замыслы Карла, но так никогда и не разделила плоды его успехов. В июле 1267 года она умерла в городке Ночера, примерно в 150 милях к югу от Рима, в то время как ее муж осаждал какой-то замок в Тоскане. Признаков болезни никто не описал, но скорее всего она подхватила тиф или дизентерию. Возможно, на ее здоровье сказался нелегкий для чужестранцев климат Южной Италии, способствовавший развитию бактериальных инфекций; это погубило жизнь Беатрис, как до нее — столь многих венценосных пришельцев в прошлом. Карл велел перевезти ее тело в Прованс и похоронить рядом с отцом в Эксе, в роскошной часовне, возведение которой когда-то оплатила Маргарита.

Беатрис было всего тридцать пять лет, когда она умерла, оставив пятерых детей. Она наслаждалась своим королевским титулом всего полтора года. Она посвятила жизнь своим амбициям и пала их жертвой.

Ей так и не довелось сесть за главный стол рядом с Маргаритой и Элеонорой.

Маргарита

Глава XXII. Последний крестовый поход

Как ни прискорбно, у нас нет никаких указаний на то, что Маргарита оплакивала смерть младшей сестры. Королева Франции помнила о несправедливости отцовского завещания, не забыла и предательство Карла и Беатрис во время крестового похода Людовика, и это, по-видимому, не позволило ей смягчиться даже при известии о смерти той. Более того, можно не сомневаться, что восхождение Карла на трон Сицилии стало источником сильнейшей досады для Маргариты. Если граф Анжуйский не удовлетворил ее требований относительно провансальского наследия прежде, когда нуждался в поддержке ее самой и ее мужа, чтобы осуществить свои планы, то какие шансы оставались у нее теперь — при том, что он стал сюзереном богатого королевства, и вся Европа восхваляла его подвиги?

Поведение Карла в качестве короля Сицилии лишь подтвердило опасения Маргариты относительно бессовестности деверя. Первое, что он сделал после смерти ее сестры, было нарушение того пункта завещания Раймонда-Беренгера V, согласно которому Прованс должен был достаться старшему из детей Беатрис: он узурпировал права собственного первенца и оставил титул (и графство) за собой. Маргарита резко протестовала и жаловалась Людовику, по король Франции колебался. Похоже, что серьезные, почти невероятные успехи Карла в Италии стали неожиданностью для Людовика IX. С одной стороны, он мог только похвалить нового короля Сицилии за достижения, особенно потому, что он взялся за дело по настоянию папы. С другой, не очень-то приятно осознавать, что младший брат настолько затмил тебя в военных делах. «Он [Карл] был отличным воином и стер то позорное пятно, которое тяготело над французами после неудач Людовика Святого за морем», — писал Салимбене.

Однако убедительное решение Карлом проблемы сицилийского наследства устранило последнее препятствие, мешавшее Людовику осуществить лелеемую годами мечту, и он поспешил ее реализовать. В марте 1267 года, год спустя после разгрома Манфреда под Беневенто, когда стало ясно, что брат прочно утвердился в новом королевстве, король Франции созвал на встречу всех своих баронов. Присутствие было обязательно. Жуанвиль, страдая в то время от лихорадки, «молил его величество позволить остаться дома. Однако он прислал мне слово, что настаивает на моем приезде, поскольку в Париже имелись хорошие врачи, умеющие излечивать подобные хвори».

Людовик держал цель собрания в секрете от всех, в том числе и от Маргариты. «Никто, даже сама королева, не мог объяснить, зачем король меня вызвал», — писал Жуанвиль. Но дворянство, видимо, о чем-то догадывалось. Придя на мессу в Сен-Шапель, Жуанвиль подслушал такой разговор между двумя рыцарями:

— Не верь мне больше никогда, — сказал один, — если король не примет крест в этой самой часовне.

— Если так, — ответил другой, — это будет один из печальнейших дней, когда-либо виденных во Франции. Ибо если мы не примем крест сами, то потеряем расположение короля; а если примем, то утратим благоволение Господа, так как сделаем это не из любви к нему, но их страха разгневать короля.

Рыцари оказались правы: не только Людовик, но и трое его сыновей, и самый старший Филипп, наследник престола, и Жан-Тристан, дитя, рожденное в Дамьетте в 1250 году, когда Маргарита была вынуждена подкупить моряков из Пизы и Генуи, чтобы те помогли удержать город, — все они вслед за отцом высказали желание идти в крестовый поход. Двадцатипятилетняя дочь Людовика и Маргариты, Изабелла, и ее муж, король Наваррский, также взяли крест.

Жуанвиль, который так поддерживал Людовика семнадцать лет назад в Святой Земле, пришел в ужас. Он отказался участвовать в этой авантюре, несмотря на активный нажим короля, и горячо порицал тех, кто поощрял навязчивую идею Людовика:

«Я считал, что все, кто советовал королю отправиться в этот поход, совершили смертный грех. Ибо в то время состояние страны было таково, что по всему королевству царил полный мир, равно как и между Францией и ее соседями, а стоило королю Людовику уйти, как дела в королевстве пошли все хуже и хуже.

Тем сильнее было прегрешение оных советчиков короля, что он телесно был так слаб, что не выдерживал поездок ни на носилках, ни верхом — воистину, так слаб, что позволил мне нести себя на руках от дома графа д’Оксер, где я прощался с ним, до францисканского аббатства. И все же, при такой слабости, останься он во Франции, он мог бы прожить дольше, и сделал бы еще много добра, и осуществил многие прекрасные замыслы».